Ульрика Майнхоф — «От протеста — к сопротивлению»

«Давайте поставим точки над “i”. Чего хочет политическая власть? Та власть, что осуждает бросающих камни демонстрантов и поджоги, но не оголтелую шпрингеровскую пропаганду, не бомбардировки Вьетнама, не террор в Иране, не пытки в ЮАР. Та власть, которая может — по закону — экспроприировать Шпрингера, но вместо этого создает “большую коалицию”. Та власть, которая может в СМИ рассказать правду о газетах “Бильд” и “Берлинер цайтунг”, но вместо этого распространяет ложь о студентах. Та власть, что лицемерно осуждает насилие и привержена “двойному стандарту”, что стремится именно к тому, чего мы, вышедшие в эти дни на улицы — с камнями и без камней — вовсе не хотим: навязать нам судьбу бессильных, лишенных самостоятельности масс, навязать нам роль никому не страшной оппозиции, навязать нам демократические игры в песочнице как нашу судьбу. А если дело примет серьезный оборот — чрезвычайное положение».

Петр Стучка — «Право — революция»

«Кажется, сказанного достаточно, чтобы понять значение римского права как лозунга частной собственности в деревне, а в городах — свободы договора вместо цеховых монополий. Другими словами, римское право сыграло опять революционную роль. Вот почему и понятен тот громадный интерес молодой, прогрессивной интеллигенции XII века к римскому праву и их стечение в Болонью и прочие очаги римского права. Отсюда они черпали те новые принципы, которыми они навели панику, настоящий террор, особенно на деревню.

Крестьяне на этот “революционный” террор юристов ответили небывалой враждой, а местами даже контртеррором. Так, напр., одним из требований восставших германских крестьян было устранение сословия “докторов прав”, искоренение трех родов разбойников: “уличных грабителей, купцов и юристов”. И это не было случайным требованием, возникшим стихийно во время восстания. Нет, мы читаем в летописях о целом ряде насилий масс над юристами. “В 1509 г. в Клеве на базаре избили юриста так, что он кричал, как животное (wie ein Vieh), и прогнали”. В 1513 г. крестьяне в Вормсе требовали, чтобы к процессам юристы не имели доступа. Резкие названия для юристов, как “живодеры и пиявки”, “обманщики и кровопийцы” и т. д., в документах этой эпохи весьма часты. А из Фрейденфельда (в Тургау) летописец сообщает, как шеффены с побоями выбросили в двери юриста, ссылавшегося на (истолкователей римского права) Бартолуса и Бальда, со словами: “Мы, крестьяне, не спрашиваем ваших Бартелов и Балделов, у нас есть свои особые обычаи и право, вон вас отсюда! N'aus mit euch!”»

Николай Троицкий — «За что я люблю народовольцев»

«Свою статью о народовольцах адвокат Кучерена назвал “Когда люди плачут  — желябовы смеются”. Это — цитата из обвинительной речи Муравьева по делу 1 марта. Самоотверженные борцы против тирании для Кучерены — нелюди, “преступная шайка маргинализированных элементов”, а “мерзавец Муравьев” — герой, “великий русский юрист”. Тем самым Кучерена не только противопоставил себя корифеям отечественной адвокатуры, таким, как В. Д. Спасович и Д. В. Стасов, Ф. Н. Плевако и Н. П. Карабчевский, А. И. Урусов и С. А. Андреевский, В. И. Танеев и П. А. Александров, которые защищали идеалы и самые личности народников. Он, как и его единомышленники — историки, беллетристы, режиссеры, — противопоставляет фактам и документам лишь дилетантский “клеветон” с конъюнктурным “фимиазмом”. А я верую: тот, кто знает историю “Народной воли”, кто прочтет хотя бы судебные речи и предсмертные письма ее героев, не сможет бросить в них камнем — рука не поднимется. Да и совесть не позволит».

Андрей Платонов — «Государство — это мы»

«Мы идем и идем к социализму, мы наступаем и отступаем, берем и отдаем, но идем.

Вся наша сила в нашей способности организовать бесформенное, в нашей железной воле к победе, в нашем сознании, что не победить мы не можем. Не победить — это смерть!

Мы рыцари жизни, мы дети грязной безумной земли. Но мы хотим и мы сможем довести ее от низа до неба.

Мужество — самая основная черта характера пролетариата. Мужество же есть воля, а воля рождает знание и любовь к миру. Воля покоряет природу и выводит ее из оцепенения к высшей активности, к напряженному биению всех окаменевших сил».

Алексей Ющик — «Эскиз диалектического правопонимания»

«Итак, право есть нормативный способ социального управления, которым властный субъект, заинтересованный в сохранении единства социума, санкционирует (устанавливает и поддерживает) правила общения, составляющие необходимый, с его точки зрения, социальный порядок, путем отрицания произвола и утверждения в общении субъектов объективной воли, выражающей закон их поведения и подчиняющей ему, как позитивному закону, их индивидуальную волю.

(...)

Человечество в своем историческом развитии проходит путь от догосударственной организации управления, через государственную его организацию к будущему постгосударственному управлению. Соответственно данным ступеням общественного развития определяются видовые особенности права, виды права. Первой ступени соответствует первобытное право. Второй ступени развития отвечает юридическое право, которое, в свою очередь, подразделяется на рабовладельческое, феодальное и буржуазное право. Наконец, для права на третьей ступени развития общества подходит его определение как гуманистического права — термин, уже введенный в научный оборот, однако не вполне корректно используемый в теории права».

Владимир Гессен — «Усиленная и чрезвычайная охрана»

«Отсюда, казалось бы, необходимо сделать два вывода.

Во 1-х, недействующее Положение 14 августа не может определять собою содержания исключительного положения, вводимого Верховною властью. Согласно ст. 15-ой Основных Законов, объявление исключительного положения является, конечно, прерогативой монарха; объявляя исключительное положение, монарх в настоящее время не связан и не ограничен никаким законом. Поэтому каждый раз, когда вводится исключительное положение, в указе, его объявляющем, должно быть точно указано, в чем именно это положение состоит.

Во 2-х, никакие чрезвычайные действия власти не могут быть предпринимаемы на основании недействующего Положения 14 августа в местностях, не объявленных в исключительном положении. В частности, не может и не должна иметь места административная ссылка политически неблагонадежных или высылка так называемых вредных лиц в порядке ст. 32 и сл. Положения 14 августа из местностей, не состоящих в исключительном положении.

Как уже указано выше, и с тем, и с другим выводом стоит в безусловном противоречии существующая практика применения Положения 14 августа. Эту практику нельзя назвать иначе, как системой принципиального беззакония, — последовательного и безусловного отрицания основных законов. С ней, разумеется, необходимо, однако, считаться как с фактом».

Владимир Гессен — «Исключительное положение»

«Начиная с 70-х годов административная высылка получает широкое применение к фабричным и заводским рабочим. Признавая фабричные забастовки “чуждою русскому народу формой выражения неудовольствия с целью порождения смут, беспорядков и волнений”, Высочайшее повеление 1870 г. предписывает губернаторам, в случае возникновения стачек рабочих на каком-либо заводе или фабрике, не допуская дело до судебного разбирательства, немедленно по обнаружении главных зачинщиков между фабричными, высылать таковых в одну из назначенных для того губерний, не испрашивая предварительного разрешения министра внутренних дел. В 1871 г. по поводу стачки извозчиков в г. Одессе меры, установленные против стачек рабочих на фабриках и заводах, распространены на всякого рода стачки вообще.

Усиление революционной пропаганды влечет за собою в 70-х годах чрезвычайно интенсивное применение административной высылки. Высочайшее повеление 24 мая 1878 г. предписывает лиц, привлеченных к делу противоправительственной пропаганды, высылать в распоряжение генерал-губернатора Восточной Сибири.

Не будучи регламентирована никаким общим законом, административная ссылка по характеру последствий, сопряженных с нею, является мерой совершенно неопределенной. Прежде всего, она бессрочна: сослан — забыт. До 1881 г. ссылка никогда не назначается на определенный срок. В 1861 г. на это обстоятельство обращает внимание ревизовавший Олонецкую губернию сен. Дюгамель. В своем всеподданнейшем докладе он, между прочим, указывает на необходимость установления сроков для административной ссылки: безнадежность положения ссыльных порождает в них отчаяние, а отчаяние часто приводит к преступлению. С мнением Дюгамеля не соглашается, однако, Комитет Министров. Всякое стеснение административной власти относительно высылки неблагонадежных лиц, по мнению Комитета, неизбежно ослабило бы применение этой важной полицейской меры, являющейся наиболее сильным орудием для предупреждения и пресечения беспорядков. Таким образом, административная высылка до самого издания Положения 14 авг. 1881 г. сохраняет свой бессрочный характер».

Петр Стучка — «Организованная власть господствующего класса и право», «Право как система общественных отношений»

«Как бы мы ни смотрели на роль государства в вопросе о праве, близкая связь понятий права и государства вне всякого сомнения. Возникает, естественно, вопрос о взаимоотношении права и государства. Что было раньше, право или государство? И кто кого определяет? Право государство или государство право? Если отбросить теории божественного происхождения права и государства, а также теорию народного духа и вечной идеи, по которым и право и государство, оба исходят из единого источника параллельно, то казалось бы, для буржуазной науки остается лишь одно решение: государство издает законы, их отменяет и охраняет, следовательно государство, власть — основной момент. Наиболее последовательные юристы как напр. Гумплович, так и ставят вопрос: «Право в силу своего происхождения везде и всюду — форма государственного порядка, именно господства меньшинства над большинством». И даже отец буржуазной политической экономии Адам Смит (Wealth of Nations, гл. V) пишет: «Буржуазное правительство в самом деле устроено только для защиты богатых против бедных или для защиты тех, кто имеет что-либо, от тех, кто ничего не имеет». Но это ныне слишком откровенный для буржуазии язык. Поэтому «наука государственного права» изобрела понятие правового государства (Rechtsstaat) не в том только смысле, что в этом государстве все делается по праву, а, главное, в том значении, что право само является основанием государства, и что право, хотя и является фактически монопольным произведением государства, в то ж время состоит его творцом, родителем. Но буржуазное общество не останавливается на таких маленьких противоречиях и недоразумениях. И с введением в «демократическом строе» фикции социального договора оно охотно предоставляет правительству всякие права, ибо уверено в его классовой благодарности.

«Und der König absolut,

Wenn er unsern Willen tut»,

— так пели юнкеры. (Пусть будет король абсолютным монархом, если он только исполняет нашу (классовую) волю)».

Петр Стучка — «Общественные отношения и право», «Классовый интерес и право»

«Нам здесь важно было только дать определение общества и общественных отношений, пригодное для нашего определения права, и показать исторически примерное конкретное содержание этих общественных отношений. Как эти общественные отношения выражаются в форме юридических отношений и далее принимают форму юридических институтов, о том речь будет впереди. Но здесь мне хотелось бы только подчеркнуть, что первичными являются всегда отношения производства и обмена; отношения же присвоения, т. е. юридические или правовые, а равно и нравственные, которых мы здесь пока не касаемся, являются лишь отношениями производными, что, однако, не мешает им играть, при известных условиях, в известные исторические фазисы, роль преобладающую.

Для буржуазного юриста такие рассуждения непонятны, ибо он всюду имеет перед собой лишь всякого рода фетиши, с одной стороны, и абстрактные обобщения, с другой. Он мечтает о вечном, неизменном типе явлений, когда он говорит о юридическом институте, а мы и в юридическом институте видим только исторически меняющийся тип формы социальных отношений».

Пол О'Коннелл — «После референдума: что слева?»

«Главный урок, который нужно извлечь из этого референдума, состоит в следующем: если мы привержены радикальной и фундаментальной трансформации нашего мира, мы не можем добиться этого полумерами. Кроме того, не следует представлять дело таким образом, будто можно аккуратно развести аргументы и позиции, сформулированные с принципиальной и тактической точек зрения. Британские левые сделали ложный тактический выбор, подчинив принципиальную позицию неверной трактовке объективных условий, — было бы правильным вступить в дискуссию со своим четким, принципиальным пониманием альтернативы расизму и неравенству ЕС и капиталистической системы и пытаться убедить трудящихся в правоте именно этой аргументации. В таком случае сегодня мог бы быть сделан первый важный шаг на пути к политике фундаментального преобразования в Великобритании и по всей Европе. Мы потерпели поражение и в результате помогли восторжествовать Фараджу и иже с ним».