Критика права
 Наука о праве начинается там, где кончается юриспруденция 

Литклассика

Фараон и хорал

Новогоднее обновление: в разделе «Литклассика» размещен рассказ О. Генри «Фараон и хорал».

«Сопи презирал заботы, расточаемые городской бедноте во имя милосердия. По его мнению, закон был милостивее, чем филантропия. В городе имелась тьма общественных и частных благотворительных заведений, где он мог бы получить кров и пищу, соответствовавшие его скромным запросам. Но для гордого духа Сопи дары благотворительности были тягостны. За всякое благодеяние, полученное из рук филантропов, надо было платить если не деньгами, то унижением. Как у Цезаря был Брут, так и здесь каждая благотворительная койка была сопряжена с обязательной ванной, а каждый ломоть хлеба отравлен бесцеремонным залезанием в душу. Не лучше ли быть постояльцем тюрьмы? Там, конечно, все делается по строго установленным правилам, но зато никто не суется в личные дела джентльмена».

Партия растет, но ее бьют

Ко дню рождения Ярослава Гашека в разделе «Литклассика» размещен один из его великолепных памфлетов из книги «Политическая и социальная история партии умеренного прогресса в рамках закона».

«Если вам как оратору плюнут в глаза, не вытирайте их рукою, рукавом или платком: можете получить воспаление роговицы. В этом случае лучшее средство — теплая вода. Если же политический противник выбьет вам зуб, не приходите в отчаяние: когда политические противники выбили святой Катержине все зубы, она стала святою. Правда, в наши дни церкви ни к чему святые вроде вас, спокойно отправляйтесь к врачу, и он вставит вам новый зуб. Если собравшиеся оторвут вам на собрании ухо, хватайте его и, не дожидаясь окончания митинга, быстренько бегите к ближайшему врачу, чтобы он пришил вам его. Ну а уж если вам оторвут голову, бог с ней, не поднимайте ее: в политике голова не нужна… Вот те принципы, несомненно очень разумные, с которыми мы, члены комитета партии умеренного прогресса в рамках закона, прибыли на собрание национально-социальной партии, состоявшееся в танцевальном зале “У Банзетов” в Нуслях».

Христос и мы

Едва ли можно найти что-либо более далекое и чуждое друг другу, чем Октябрьская революция и христианство, — в этой мысли едины и вульгарные «марксисты», отрицающие актуальную ценность христианских идей и христианской культуры, и «православные», «католические» и т. п. мещане, все христианство которых сводится к формальной атрибутике, пошлым рождественским картинкам в Facebook, приверженности патриархальным семейным «ценностям», показной благотворительности и торгашеским отношениям со своими «святыми».

Почему такой взгляд ложен и в чем состоит затемняемая в любом классовом обществе глубокая истина христианства — читайте в этом небольшом тексте Андрея Платонова, звучащем как восхитительный евангельский стих.

«Не вялая, бессильная, бескровная любовь погибающих, а любовь-мощь, любовь-пламя, любовь-надежда, вышедшая из пропасти зла и мрака, — вот какая любовь переустроит, изменит, сожжет мир и душу человека.

Пролетариат, сын отчаяния, полон гнева и огня мщения. И этот гнев выше всякой небесной любви, ибо только он родит царство Христа на земле.

Наши пулеметы на фронтах выше евангельских слов. Красный солдат выше святого.

Ибо то, о чем они только думали, мы делаем.

Люди видели в Христе бога, мы знаем его как своего друга.

Не ваш он, храмы и жрецы, а наш. Он давно мертв, но мы делаем его дело — и он жив в нас».

Недреманное око

Раздел «Литклассика» пополнился одной из сказок М. Е. Салтыкова-Щедрина. Изображенный в ней тип прокурорского работника сегодня не менее узнаваем, чем в конце XIX века.

«И пошел он по судебно-административному полю гоголем похаживать. Ходит да посвистывает: берегись! в ложке воды утоплю! (…)

Идет дальше, слышит: «Мздоимцы, Прокурор Куролесыч, одолели! мздоимцы! лихоимцы! кривотолки! Прелюбодеи!»

— Где мздоимцы? какие лихоимцы? никаких я мздоимцев не вижу! Это вы нарочно, такие-сякие, кричите, чтобы авторитеты подрывать... Взять его под арест!

Еще дальше идет; слышит: «Добро казенное и общественное врозь тащат! Чего вы, Прокурор Куролесыч, смотрите! Вон они, хищники-то, вон!»

— Где хищники? Кто казенное добро тащит?

— Вон хищники! вон они! Вон он какой домино на краденые деньги взбодрил! А тот вон — ишь сколько тысяч десятин земли у казны украл!

— Врешь ты, такой-сякой! Это не хищники, а собственники! Они своим имуществом спокойно владеют, и все документы у них налицо. Это вы нарочно, бездельники, кричите, чтобы принцип собственности подрывать! Взять его под арест!

Дальше — больше. «Жена мужу жизнь с утра до вечера точит!» — «Муж жену в гроб, того гляди, заколотит!» — «Ни за чем вы, Прокурор Куролесыч, не смотрите!»

— Я-то не смотрю? А ты видел ли, какое у меня око? Одно оно у меня, но — ах, как далеко я им вижу! Так далеко, что и твою, бездельникову, душу насквозь понимаю! И знаю, чего вам, негодникам, хочется: семейный союз вам хочется подорвать! Взять его под арест!»

Государство — это мы

Ко дню рождения Андрея Платонова (1 сентября) на сайте выложена одна из ранних статей писателя — «Государство — это мы». Как бывает с текстами настоящих художников, в этом кратком эссе не только дан политический идеал автора, но бьется пульс трудной и радостной эпохи, слышна непридуманная музыка революции, без которой не было бы писателя Андрея Платонова.

«Мы идем и идем к социализму, мы наступаем и отступаем, берем и отдаем, но идем.

Вся наша сила в нашей способности организовать бесформенное, в нашей железной воле к победе, в нашем сознании, что не победить мы не можем. Не победить — это смерть!

Мы рыцари жизни, мы дети грязной безумной земли. Но мы хотим и мы сможем довести ее от низа до неба.

Мужество — самая основная черта характера пролетариата. Мужество же есть воля, а воля рождает знание и любовь к миру. Воля покоряет природу и выводит ее из оцепенения к высшей активности, к напряженному биению всех окаменевших сил».

Эпоха увольнения от войн

Новогоднее обновление «Литклассики»  — одна из глав «Истории одного города» М. Е. Салтыкова-Щедрина, повествующая о появлении в Глупове законодательства. Рисуя портреты градоначальников Глупова, Щедрин обращается к теме законотворчества и наилучших, с точки зрения самих градоначальников, законов. Чьи интересы учитываются при издании законов? Как законы влияют на жизнь глуповцев? Что такое право и обязанность, и в чем состоят трудности и идеалы бюрократического правопонимания? Все это становится предметом сатирического изображения.

«И поверишь ли, друг? чем больше я размышляю, тем больше склоняюсь в пользу законов средних. Они очаровывают мою душу, потому что это собственно даже не законы, а скорее, так сказать, сумрак законов. Вступая в их область, чувствуешь, что находишься в общении с легальностью, но в чем состоит это общение — не понимаешь. И все сие совершается помимо всякого размышления; ни о чем не думаешь, ничего определенного не видишь, но в то же время чувствуешь какое-то беспокойство, которое кажется неопределенным, потому что ни на что в особенности не опирается. Это, так сказать, апокалипсическое письмо, которое может понять только тот, кто его получает. Средние законы имеют в себе то удобство, что всякий, читая их, говорит: какая глупость! а между тем всякий же неудержимо стремится исполнять их. Ежели бы, например, издать такой закон: «всякий да яст», то это будет именно образец тех средних законов, к выполнению которых каждый устремляется без малейших мер понуждения. Ты спросишь меня, друг: зачем же издавать такие законы, которые и без того всеми исполняются? На это отвечу: цель издания законов двоякая: одни издаются для вящего народов и стран устроения, другие — для того, чтобы законодатели не коснели в праздности»...

К вопросу о законах

Раздел «Литклассика» пополнился небольшим рассказом Франца Кафки «К вопросу о законах». В жанре художественной публицистики Кафка отвечает на один из самых важных в теории права вопросов: чем по своей сущности является закон? К каким выводам мы придем, если обратимся к истокам всех существовавших и существующих законов? Кафка желает подлинного демократизма в вопросе установления и толкования законов, но осознает объективную невозможность исполнения этого hic et nunc.

«Но если мы, в народе, внимательно проследим действия аристократии с древнейших времен, если мы, располагая записями наших предков по этому поводу, добросовестно их продолжим и среди бесчисленных фактов найдем как бы основные линии, позволяющие заключить о тех или иных исторических решениях, и если мы на основе этих тщательнейшим образом отобранных и систематизированных выводов попытаемся что-то установить для настоящего и будущего, то все это окажется весьма шатким, скорее, игрою ума, ибо тех законов, которые мы стараемся отгадать, быть может, вовсе и не существует. Есть маленькая партия, которая действительно так думает и пытается доказать, что если закон и существует, то он может гласить лишь одно: все, что делает аристократия, — закон».

Вор. С натуры

Раздел «Литклассика» пополнился очерком Максима Горького «Вор» — своего рода художественной зарисовкой с натуры. Очерк впервые был напечатан в разделе «Маленький фельетон» газеты «Нижегородский листок» (1896 г., № 163 от 15 июня) под псевдонимом «Некто Х».


«— В острог мне тебя запрятать или рвачку дать? Выбирай… что тебе по вкусу…

— Прости, дяденька, — тоскливо сказал вор.

— Про-ости-ить? Скажи на милость! Ишь ты! Как же так, сынок, я тебя могу простить? Ты, вор, украл у меня товару. Значит, следовает тебя упечь в тюрьму. А ежели я тебя, одного вора, прощу, другой — другого простит, — кто тогда в тюрьме сидеть будет, скажи, а?

— Дяденька, я больше не бу-уду… — со слезами на глазах и с дрожащими губами вполголоса, убедительно вытянул мальчишка.

— Это мне нипочем! Нет, ты скажи — кто будет в остроге темном сидеть, ежели воров прощать?

Мальчик беззвучно заплакал, и слезы, стекая по его щекам, оставляли на них полосы…

— Говори, чертеныш, — кто? — зло сверкнув глазами, крикнул торговец и дернул вора за ухо…

— Ра-а…збойн…ики… — сдерживая рыдания, тихо сказал мальчик».

Послание ордену «Рыцарей святого Патрика»

С точки зрения филистерской формально-догматической юриспруденции, вычеркнувшей из истории государства и права все великие революции, а из истории учений о праве и государстве — имена Гуго Гроция, Джона Локка, Жан-Жака Руссо и Томаса Джефферсона, герой этой публицистической заметки — существо безусловно некультурное в правовом отношении, носитель правового нигилизма, для которого в любой цивилизованной системе права отыщется подходящая статья уголовного закона.

В «Послании ордену "Рыцарей святого Патрика"» Марк Твен поднимает запретные темы официозного правоведения: что представляет собой неиллюзорная политическая практика? в самом ли деле подлинная гражданская позиция не совместима с действиями contra legem?

«Святой Патрик не участвовал в политике: он стоял за правду, и это само по себе — хорошая политика! Увидев гада, он забывал спросить, демократ это или республиканец, но тут же поднимал свой посох и всыпал ему как следует! Вечная память святому Патрику! Вот бы его к нам сюда, чтобы он и нас к юбилею избавил от гадов! Увы, это невозможно! Бездействует его посох — символ истинных, а не бутафорских реформ. Впрочем, у нас еще сохранился символ Правды — топорик Джорджа Вашингтона, ведь я-то знаю, где его зарыли!»

Письмо студенту о праве

Коренится ли право в психике индивида, в особого рода эмоциональных переживаниях, как то утверждал Лев Петражицкий, или оно имеет другие, более объективные основания? О чем умалчивают адепты оторванной от действительности академической юриспруденции? — читайте об этом в знаменитом «Письме студенту о праве» (1909 г.) Льва Толстого, которое отказывались публиковать дореволюционные российские издания (письмо в 1910 г. впервые появилось в иностранной печати)

«Кант говорил, что болтовня высших учебных заведений есть большей частью соглашение уклоняться от решения трудных вопросов, придавая словам изменчивый смысл. Но мало того, что эта болтовня ученых имеет целью уклонение от решения трудных вопросов, болтовня эта, как это происходит при болтовне о “праве”, имеет часто еще самую определенную безнравственную цель — оправдание существующего зла.

(…) Я ведь сам был юристом и помню, как на втором курсе меня заинтересовала теория права, и я не для экзамена только начал изучать ее, думая, что я найду в ней объяснение того, что мне казалось странным и неясным в устройстве жизни людей. Но помню, что чем более я вникал тогда в смысл теории права, тем все более и более убеждался, что или есть что-то неладное в этой науке, или я не в силах понять ее; проще говоря, я понемногу убеждался, что кто-то из нас двух должен быть очень глуп: или Неволин, автор энциклопедии права, которую я изучал, или я, лишенный способности понять всю мудрость этой науки. Мне было тогда 18 лет, и я не мог не признать того, что глуп я, и потому решил, что занятия юриспруденцией свыше моих умственных способностей, и оставил эти занятия».