Публицистика

Нравственное значение Октябрьской революции

«Новое общество может подсчитывать свои успехи лишь по мере того, как его законы, не оставаясь в области внешних фактов и книжных фраз, входят в конкретную жизнь людей, становятся их личным достоянием, делом нравственного близкодействия. Чем больше сошлись общие принципы коммунизма с непосредственным чувством товарищества, тем более они реализованы, тем дальше мы от казенной дисциплины старого типа. И где это достигнуто, там общественное здравоохранение — не только польза, но и добро, а без этого условия лучший порядок, установленный законом, останется только абстракцией и может даже утратить свое полезное действие. […]

Октябрьская революция не молилась за врагов своих и не благословляла проклинающих ее, но она сделала реальные шаги к действительной солидарности большинства людей. Это была классовая нравственность, ибо, например, говоря о братстве народов, революция защищала прежде всего права угнетенных наций и национальных меньшинств. Это была нравственность, ибо Октябрьская революция осуществляла свои заповеди на деле и у себя дома, то есть обращала их на самое себя. Революционная Россия пошла на такие большие уступки народам, входившим в состав прежней царской империи, что, по словам Ленина, это могло показаться даже толстовством».

Столыпин и революция

«Столыпин сошел со сцены как раз тогда, когда черносотенная монархия взяла все, что можно было в ее пользу взять от контрреволюционных настроений всей русской буржуазии. Теперь эта буржуазия, отвергнутая, оплеванная, загадившая сама себя отречением от демократии, от борьбы масс, от революции, стоит в растерянности и недоумении, видя симптомы нарастания новой революции. Столыпин дал русскому народу хороший урок: идти к свободе через свержение царской монархии, под руководством пролетариата, или — идти в рабство к Пуришкевичам, Марковым, Толмачевым, под идейным и политическим руководством Милюковых и Гучковых».

Победа Корбина: неуместный оптимизм и амнезия?

«Несмотря на то, что он возглавляет движение, которое нацелено на возрождение в XXI веке истинной основы Лейбористской партии, угроза переворота со стороны ратующих за рынок новых лейбористов по существу препятствует такому развитию событий, — быть может, иллюстрируя необратимый сдвиг в партии. Когда высокопоставленные члены Лейбористской партии, которые отказываются работать с ним в «теневом» кабинете, говорят, что между ним и партией слишком большой разрыв, то в действительности они тем самым говорят, что большинство, которое обеспечило Корбину демократический мандат (благодаря его широкой платформе, направленной против политики экономии, бедности, войны), является менее значимым, чем чванливый эгоизм — в духе «Я знаю, что хорошо для вас» — политиков из парламентской фракции лейбористской партии, которые, вместо того чтобы в первую очередь прислушиваться к избирателям, высокомерно заявляют: мы знаем, что лучше для избирателей. (…)

Задача, которая стоит перед Корбином, предполагает и культурный сдвиг, необходимость убеждения людей в том, что ставка на будущее должна взять верх над нашими сиюминутными желания и удовольствиями. Ему придется открыть британцам глаза на некоторые сложные и горькие исторические истины относительно их роли в военном, экономическом, экологическом противостоянии и вытекающие из этого их обязательства по исправлению социальных недугов. Если Лейбористская партия не справится с такой задачей (а я надеюсь, что ошибаюсь), левые могут быть обречены на бессрочное пребывание на дне, когда в представлении простых людей, справедливо или ошибочно, они всегда будут ассоциироваться с некомпетентностью и предательством».

К вопросу о законах

«Но если мы, в народе, внимательно проследим действия аристократии с древнейших времен, если мы, располагая записями наших предков по этому поводу, добросовестно их продолжим и среди бесчисленных фактов найдем как бы основные линии, позволяющие заключить о тех или иных исторических решениях, и если мы на основе этих тщательнейшим образом отобранных и систематизированных выводов попытаемся что-то установить для настоящего и будущего, то все это окажется весьма шатким, скорее, игрою ума, ибо тех законов, которые мы стараемся отгадать, быть может, вовсе и не существует. Есть маленькая партия, которая действительно так думает и пытается доказать, что если закон и существует, то он может гласить лишь одно: все, что делает аристократия, — закон».

Послание ордену «Рыцарей святого Патрика»

«Святой Патрик не участвовал в политике: он стоял за правду, и это само по себе — хорошая политика! Увидев гада, он забывал спросить, демократ это или республиканец, но тут же поднимал свой посох и всыпал ему как следует! Вечная память святому Патрику! Вот бы его к нам сюда, чтобы он и нас к юбилею избавил от гадов! Увы, это невозможно! Бездействует его посох — символ истинных, а не бутафорских реформ. Впрочем, у нас еще сохранился символ Правды — топорик Джорджа Вашингтона, ведь я-то знаю, где его зарыли!»

Письмо студенту о праве

«Кант говорил, что болтовня высших учебных заведений есть большей частью соглашение уклоняться от решения трудных вопросов, придавая словам изменчивый смысл. Но мало того, что эта болтовня ученых имеет целью уклонение от решения трудных вопросов, болтовня эта, как это происходит при болтовне о “праве”, имеет часто еще самую определенную безнравственную цель — оправдание существующего зла.

(…) Я ведь сам был юристом и помню, как на втором курсе меня заинтересовала теория права, и я не для экзамена только начал изучать ее, думая, что я найду в ней объяснение того, что мне казалось странным и неясным в устройстве жизни людей. Но помню, что чем более я вникал тогда в смысл теории права, тем все более и более убеждался, что или есть что-то неладное в этой науке, или я не в силах понять ее; проще говоря, я понемногу убеждался, что кто-то из нас двух должен быть очень глуп: или Неволин, автор энциклопедии права, которую я изучал, или я, лишенный способности понять всю мудрость этой науки. Мне было тогда 18 лет, и я не мог не признать того, что глуп я, и потому решил, что занятия юриспруденцией свыше моих умственных способностей, и оставил эти занятия».

Действительно ли необходимы юристы?

«Основная идея КПИ состоит в том, что юристы, судьи и преподаватели своими действиями вносят вклад в укрепление несправедливого status quo и поэтому разделяют ответственность за социальную несправедливость в Америке. Обидная, опасная и пугающая мысль. Если вы говорите об этом истеблишменту юридического образования, эти люди начинают на вас злиться, даже если они постоянно твердят о своей приверженности академической свободе. Оказывается, вызов их собственной добродетели приводит их в бешенство — особенно если это такой вызов, на который они не способны ответить».

Бей, но не до смерти

«Улица своим чутьем, под давлением практики общественной жизни и роста политического сознания, доходит до той истины, до которой с таким трудом и с такой робостью добирается сквозь свои схоластические путы наша официально-профессорская юриспруденция: именно, что в борьбе с преступлением неизмеримо большее значение, чем применение отдельных наказаний, имеет изменение общественных и политических учреждений. По этой причине и ненавидят — да и не могут не ненавидеть — суд улицы реакционные публицисты и реакционное правительство. По этой причине сужение компетенции суда присяжных и ограничение гласности тянутся красной нитью через всю пореформенную историю России...»