Карл Маркс — «К еврейскому вопросу»

«Следовательно, ни одно из так называемых прав человека не выходит за пределы эгоистического человека, человека как члена гражданского общества, т. е. как индивида, замкнувшегося в себя, в свой частный интерес и частный произвол и обособившегося от общественного целого. Человек отнюдь не рассматривается в этих правах как родовое существо, — напротив, сама родовая жизнь, общество, рассматривается как внешняя для индивидов рамка, как ограничение их первоначальной самостоятельности. Единственной связью, объединяющей их, является естественная необходимость, потребность и частный интерес, сохранение своей собственности и своей эгоистической личности. (…)

Беспочвенный закон еврея есть лишь религиозная карикатура на беспочвенную мораль и право вообще, на формальные лишь ритуалы, которыми окружает себя мир своекорыстия.

Также и в этом мире своекорыстия высшим отношением человека является определяемое законами отношение, отношение к законам, имеющим для человека значение не потому, что они — законы его собственной воли и сущности, а потому, что они господствуют и что отступление от них карается.

Еврейский иезуитизм, тот самый практический иезуитизм, который Бауэр находит в талмуде, есть отношение мира своекорыстия к властвующим над ним законам, хитроумный обход которых составляет главное искусство этого мира.

Самое движение этого мира в рамках этих законов неизбежно является постоянным упразднением закона».

Евгений Пашуканис — «Буржуазное государство и проблема суверенитета»

«Если про французских аристократов времен реставрации было сказано, что они “ничего не забыли и ничему не научились”, то про буржуазию передовых капиталистических стран этого сказать нельзя. Ее политики кое-чему научились и кое-что пытаются забыть. Если, например, традиционное парламентское устройство Англии, механизм которого основывался на чередовании у власти двух буржуазных партий, теперь функционирует не только при наличии третьей партии небуржуазной, но и при том условии, что именно эта третья партия образует правительство — это доказывает известную степень гибкости и приспособляемости. Новым отношениям должны соответствовать и новые теории. Если суверенитет “короля в парламенте” на деле осуществляется путем сложного передаточного механизма, в котором существенную роль играют прирученные вожди трэд-юнионов, то классическое учение Дайси должно уступить место более гибкой доктрине Гаральда Ласки. Если господствующий класс Англии каких-нибудь полтора десятилетия тому назад решал в лице палаты лордов вопрос о том, имеют ли вообще трэд-юнионы право заниматься политической деятельностью (дело Осборна), а теперь политическая организация, созданная трэд-юнионами, т. е. рабочая партия, некоторым образом держит в своих руках правительственную власть, то для осознания такой эволюции необходима соответственная идеологическая работа. Сочинения г. Ласки отразили эту новую потребность. Они характерны для нашей эпохи, нарушившей старое довоенное соотношение сил между пролетариатом и буржуазией. Они показывают нам, что капиталистическое государство не может более держаться на идеологических позициях недосягаемого внеклассового суверенитета, что оно вынуждено искать новых путей для развращения и подкупа известных слоев пролетариата, подобно тому как римская империя времен упадка стремилась отсрочить свою неизбежную гибель, нанимая все новые и новые германские племена для охраны своих границ».

Николай Троицкий — «Владимир Данилович Спасович»

«Спасович всегда исходил из того, что судебное исследование “должно состоять в исследовании истины, например исследование историческое. Был факт в истории, из него возникла быль, сказание, легенда, которая составляет ходячее, хотя и превратное, представление о предмете: ложь перемешивается с истиной. Что делает историк? Он отрицает всю легенду, кропотливо восстанавливает истину по источникам и являет факт в новом виде”. Поэтому и “характер судебных речей”, по убеждению Спасовича, “зависит от того, какими взглядами руководится защитник,  — ставит ли он себе задачей лишь выиграть дело, победить противника, или исследовать истину».

О. Генри — «Фараон и хорал»

«Сопи презирал заботы, расточаемые городской бедноте во имя милосердия. По его мнению, закон был милостивее, чем филантропия. В городе имелась тьма общественных и частных благотворительных заведений, где он мог бы получить кров и пищу, соответствовавшие его скромным запросам. Но для гордого духа Сопи дары благотворительности были тягостны. За всякое благодеяние, полученное из рук филантропов, надо было платить если не деньгами, то унижением. Как у Цезаря был Брут, так и здесь каждая благотворительная койка была сопряжена с обязательной ванной, а каждый ломоть хлеба отравлен бесцеремонным залезанием в душу. Не лучше ли быть постояльцем тюрьмы? Там, конечно, все делается по строго установленным правилам, но зато никто не суется в личные дела джентльмена».

Лев Троцкий — «Под знаком дела Бейлиса»

«В анналах русского суда есть много постыдных страниц, а контрреволюционная эпоха была сплошь эпохой растления русской юстиции. Но мы не знаем ни одного процесса, где бы люмпен-бюрократическая низость той клики, которая управляет судьбами 160-миллионного народа, развернулась в такой ужасающей наготе. Чтение процесса, помимо всяких настроений и мыслей, порождает прежде всего чувство физической тошноты. И в способности вызывать это чувство состоит, может быть, главное значение дела Бейлиса.

(…) Правительство раскрыло в этом деле до конца не только свою подлость, но и свою слабость. Присяжные оправдали Бейлиса. (…) Присяжные сказали: нет, не виновен. Значит при всем своем внешнем могуществе царизм предстал пред народом в результате этого процесса моральным банкротом».

К столетию Октябрьской революции: Андрей Платонов — «Обучение управлению»

«Среди крепостей буржуазного духа, вроде религии, ложной науки и заблудившегося искусства, есть одна крепость, взять которую нам нужно немедленно. Это — предрассудок о том, что управлять государством могут только избранные, особые, ученые люди, а простому рабочему человеку это не по разуму.

Это — великая ложь, каменная стена, за которой держала правящая буржуазия рабочий класс и не подпускала его к управлению государством. (…)

Когда мы уничтожим это наследство прошлых веков, мы будем действительно равными и честными во всех областях жизни, и тогда не будут управлять государством одни «лучшие», избранные, а все мы по очереди, по порядку. Каждый узнает тогда эту простую науку, и никто не употребит ее в пользу себе и во вред другим — честность и совесть тогда будут необходимыми качествами каждого человека, а умение управлять государством — обязательным знанием, как теперь грамотность».

Виктор Вазюлин — «Проблема достоинства человека в трудах К. Маркса и ее парадоксы»

«На примере наиболее радикальной и последовательной, наиболее откровенной буржуазной конституции — конституции Великой буржуазной революции — К. Маркс доказывает, что основные права человека — свобода, равенство, собственность (т. е. частная собственность) — есть права обособленных друг от друга эгоистических индивидов, права своекорыстия, что эти права отражают положение изолированных индивидов, которые относятся к другим индивидам, к обществу и к общности как к средству для удовлетворения своих целей, своих потребностей, как к отчужденным от себя».

Карл Лебт — «По ту сторону разбитых витрин»

«Журналисты даже центристских журналов и газет, известных неприязнью к левым (например, “Bild”), отмечают, что полиция агрессивна даже в отношении журналистов, общественное ТВ NDR отмечает, что не было зафиксировано ни одного серьезного акта насилия со стороны демонстрантов, при этом Deutschlandfunk приводит свидетельства о том, что именно полиция запустила и спровоцировала волну насилия. (...)

С другой стороны, данные беспорядки показали слабость левых перед мнимыми и действительными угрозами со стороны как существующего полицейского режима, так и со стороны маргиналов, которые могут внести свою лепту в дискредитацию левых протестов. При отсутствии внятной политической программы, слабой координации действий подобные промахи могут быть роковыми даже для нынешнего состояния левого движения в Германии».

Евгений Пашуканис — «Гегель. Государство и право (к столетию со дня смерти)»

«... у Гегеля... уверенность в безграничные силы человеческого разума, окрыляющая к борьбе, сочетается с мужественным и суровым признанием объективной действительности. Эта постановка подходит вплотную к материализму и заключает в себе обоснование действенного отношения к миру, активного участия в историческом процессе. Философия Гегеля пронизана стремлением охватить и осмыслить социальные и политические задачи эпохи во всей их исторической широте, в их глубочайшем объективном значении. В этом отношении Гегель стоит несравненно выше других представителей классической германской философии».

Петр Стучка — «Право и правоведение»

«Современный юрист, для которого весь предмет права заключается в готовых статьях, нормах закона, является чистейшим догматиком. Г. Коген так и говорит об аналогии “между значением математики для наук о природе и значением науки о праве для всей совокупности наук о духе”. Вот это-то и есть типичнейший метод правоведения прошлого: “Fiat iustitia, pereat mundus”. Но и в практике по формулам права математически исчисляли и отпускали правду и справедливость. Все старое уложение было математическим расчетом царской “справедливости”. Значит, социальная математика, как в теории, так и в практике! Как только буржуазный ученый оставляет область этих “объективных формул”, — он попадает в объятия чистой или скрытой метафизики».