Марксизм, право и политика

Правовое государство vs архаизация права (к вопросу о специфике правовой формы зависимого периферийного капитализма)

«Правопорядок стран зависимого периферийного капитализма не лечится ни проповедью правомерного поведения, ни полицейской дубинкой — завинчиванием разного рода гаек и усилением разного рода “скреп” и властной вертикали, ни формально-юридическими рецептами, в том числе благими пожеланиями конкретизировать и максимально согласовывать позитивное право на национальном и международном уровне. Как тоже уже показала практика, не лечится он и вливанием денег в проекты “правления права”. История XX века, прежде всего история Октябрьской революции, других успешных антипаракапиталистических революций (термин Ю. И. Семенова), подсказывает, что такого рода регресс и архаизация преодолеваются исключительно неким довольно радикальным перераспределением основных социальных капиталов — собственности на средства производства, политической власти и знания. Как минимум необходимо сглаживание социально-экономического неравенства, необходим курс на социализацию частной собственности и радикальную демократизацию политической и общественной жизни — это единственный эффективный рецепт преодоления той правовой неопределенности, которая служит интересам привилегированного меньшинства».

Маркс и гегелевская философия права (о вновь опубликованной работе Маркса)

«Гегель критикует, как «неразумную» форму, «непосредственное участие всех в обсуждении и решении общих государственных дел». Он исходит здесь из исторических, эмпирических условий современного «государственного формализма». Действительная альтернатива — по словам Маркса — здесь такая: «отдельные лица это делают как все или отдельные лица это делают как немногие, как не все». Но самый вопрос этот, «все ли в отдельности должны принимать участие в обсуждении и решении всеобщих дел государства» — этот вопрос может возникнуть лишь на почве отрыва политического государства от гражданского общества. Маркс разрешает его диалектически: «в действительно-разумном государстве — говорит он — можно было бы ответить: «не все в отдельности должны участвовать в обсуждении и решении общих государственных дел, ибо отдельные лица — как «все», т. е. внутри общества, и как члены общества — уже участвуют в обсуждении и решении общих государственных дел. Не все в отдельности, а отдельные лица, как «все».

Устряловщина в праве

«Самую суровую критику должно, разумеется, встретить с нашей стороны то пренебрежение к юридическим формам, которое не учитывает их важности на данной исторической ступени, их значение для дальнейшего развития нашего социалистического строительства. Но не менее серьезное внимание должны привлечь и те апологеты «пролетарского» и «классового» права, которые превращаются в обычных буржуазных юристов, как только от социологии они переходят к юриспруденции».

М. Н. Покровский как историк права (К 60-летию со дня рождения)

«Таким образом, и основное, идущее от философии государственного права, течение русской историографии, и якобы “враждебная” ему группа историков-юристов — оба эти течения, занимавшиеся историей права, лишь в большей или меньшей степени выявляли все характерные черты того, что мы называем юридическим воззрением на общество. Вся реальная история с ее экономическим и классовым содержанием выхолащивалась в свете этого метода и превращалась в сплошную историю права, творимого государством. Борьба с юридической идеологией, с юридическим методом в сфере историографии была поэтому совершенно необходимой составной частью общей борьбы за проникновение материализма в историческую науку.

Но если русская история перестает отныне быть только историей права и государства, то это отнюдь не значит, что материалистическая точка зрения в истории вовсе отбрасывает или игнорирует свойственные историческому развитию правовые моменты. Напротив того: только в борьбе с государственно-юридической идеологией тем самым и создается подлинная марксистская история права. Но эта история предстает перед нами в совершенно новом аспекте: как история политических и правовых форм, обусловливаемых развитием экономического и классового содержания».

Почему протесты московских курьеров важнее, чем кажутся

«История московских курьеров показала, что когда слишком много людей одновременно оказываются в социальном аду, они могут преодолеть и психологические, и социальные, и культурные барьеры и выйти на протест. Но, с другой стороны, она продемонстрировала, что ни гнев, ни чувство попранной справедливости не могут заменить организации.

“Нынешняя забастовка курьеров добилась выполнения трудового законодательства. Заработанные деньги людям выплатят,  — оценивает итоги кампании Дмитрий Кожнев. — Но для достижения более амбициозных целей, для того, чтобы надежно защитить интересы и права работников, заставить работодателя изменить свою бизнес-модель, заключать нормальные трудовые договора и уважать права трудящихся, для этого нужен совсем другой уровень организации, другой уровень активности и уровень подготовки”».

Живой фронт Станислава Маркелова

«Эта нелепость лишний раз подчеркивает уникальность опыта Маркелова, который через политический активизм пришел к профессии адвоката, затем пренебрег стабильно оплачиваемой профессиональной карьерой и стереотипом о недопустимости смешивания личного, политического и профессионального в юриспруденции — ради миссии защитника самых уязвимых и бесправных. Еще одна важная и диковинно звучащая в России вещь, показанная Маркеловым: ангажированный юрист, как и ангажированный журналист — это не тот, кто за деньги выполняет требования заказчика, а тот, кто следует своим гражданским, политическим убеждениям и нормам профессионального сообщества.

Понимая, насколько важна для выживания левых и социальных движений сеть именно таких ангажированных юристов и ориентируясь на богатый мировой (да и наш дореволюционный) опыт, Маркелов создал Институт верховенства права — группу адвокатов, готовых бесплатно защищать активистов и жертв произвола. (...)

В тех новых сложных ситуациях, до которых Маркелов не дожил, он непременно старался бы, отсекая агрессивные, разрушительные крайности, искать общую — антиимперскую, антифашистскую, по-настоящему демократическую — платформу для оппозиции».

Права человека и правовое государство с позиции марксизма: общее и особенное

«И, наконец, есть еще одна важная истина, которая была не только теоретически обоснована, но и широко апробирована именно марксизмом и которая всячески затемняется в мейнстримных концепциях прав человека: реальные права человека не рождаются из заклинаний и сетований, не даруются милостивой властью и не приходят сами собой как награда за покорность и терпение, а становятся результатом организованной, сознательной и бескомпромиссной классовой борьбы, которая во многих случаях с необходимостью предполагает действия contra legem.

Если теоретики права шарахаются от этих истин в кусты, как пугливые зайцы, или старательно затемняют их всякими неклассическими и постклассическими дискурсами, то они должны быть готовы к тому, что рано или поздно народ, который содержит их за свой счет и рассчитывает узнать от них правду о правах человека, перестанет вести себя как поселянин из кафкианской «Притчи о вратах закона», и обойдется с ними, как некогда средневековые крестьяне обходились с иными представителями юридического сословия, твердо стоявшими на почве своего сакрального права».

Постсоветская теория права и наследие Октября

«Чрезвычайно богатый и сложный опыт революции и возникшего в 1917 г. нового социально-исторического организма академическая юриспруденция, в том числе стараниями теоретиков права, до сих пор настойчиво пытается уложить в прокрустово ложе “неправового строя”. Тут и там слышны обличительные голоса рассуждающих о своего рода правовом грехопадении, которое по вине безответственных радикалов и ущербного правосознания масс на семь десятилетий выбило “историческую Россию” из русла нормального эволюционного развития. С завидным, хотя и саморазоблачительным упорством в течение четверти века теоретики права навязывали и продолжают навязывать в качестве универсальной для понимания Октября идейной матрицы дискурс “законности” и “правового государства”, не отдавая, вероятно, себе отчета в том, что это язык мелкобуржуазного филистера, главным, а зачастую и единственным интересом которого является стабильность и прочность его частного существования и его “священных” прав частного собственника, покоящихся на разных формах социальной несправедливости».

Государственно-правовая идеология современной социал-демократии

«Устами уж не только “правых” Реннеров, но и “левых” Фридрихов Адлеров официальная социал-демократия в своей борьбе с коммунистическими идеями выражает полный отказ от самого понятия “диктатуры пролетариата”. Буржуазно-юридические принципы “большинства” и “равенства прав” превращаются ею в незыблемую заповедь всякого человеческого общежития. Буржуазно-юридическое мышление становится высшим объективным критерием в разрешении классовых противоречий. Изменившаяся классовая сущность современной, борющейся с революционным марксизмом, социал-демократии получает и соответствующую этому новому классовому содержанию идеологию!»

Советская конституция

«...“Произвол”! Подумайте только, какая бездна самого грязного лакейства перед буржуазией, самого тупого педантства обнаруживается таким упреком. Когда насквозь буржуазные и большею частью реакционные юристы капиталистических стран в течение веков или десятилетий разрабатывали детальнейшие правила, написали десятки и сотни томов законов и разъяснений законов, притесняющих рабочего, связывающих по рукам и ногам бедняка, ставящих тысячи придирок и препон любому простому трудящемуся человеку из народа, — о, тогда буржуазные либералы и господин Каутский не видят тут “произвола”! Тут “порядок” и “законность”! Тут все обдумано и прописано, как можно “дожать” бедняка. Тут есть тысячи буржуазных адвокатов и чиновников (про них Каутский вообще молчит, вероятно, именно потому, что Маркс придавал громадное значение разбитию чиновничьей машины...), — адвокатов и чиновников, умеющих истолковать законы так, что рабочему и среднему крестьянину никогда не прорваться через проволочные заграждения этих законов. Это — не “произвол” буржуазии, это — не диктатура корыстных и грязных, напившихся народной крови эксплуататоров, ничего подобного. Это — “чистая демократия”, с каждым днем становящаяся все чище и чище.

А когда трудящиеся и эксплуатируемые классы, впервые в истории, отрезанные империалистской войной от своих зарубежных братьев, составили свои Советы, призвали к политическому строительству те массы, которые буржуазия угнетала, забивала, отупляла, и стали сами строить новое, пролетарское государство, стали в пылу бешеной борьбы, в огне гражданской войны намечать основные положения о государстве без эксплуататоров, — тогда все мерзавцы буржуазии, вся банда кровопийц, с их подпевалой, Каутским, завопила о “произволе”! Ну где же, в самом деле, этим неучам, рабочим и крестьянам, этой “черни” суметь истолковать свои законы? Где же им взять чувство справедливости, им, простым трудящимся, не пользующимся советами образованных адвокатов, буржуазных писателей, Каутских и мудрых старых чиновников?»