Марксизм, право и политика

Легальность и нелегальность

«... когда нелегальные средства и методы борьбы приобретают особый ореол, когда акцентируется их особо революционная “подлинность”, тогда легальности существующего государства все-таки приписывается известная значимость; она не рассматривается как чисто эмпирическое бытие. Ведь протест против закона как закона, предпочтение известных действий из-за их нелегальности означает лишь, что для действующего подобным образом человека право все-таки сохраняет свой обязывающий характер, свою значимость. Если же мы имеем дело с полной коммунистической беспристрастностью по отношению к праву и государству, то закон и его предполагаемые последствия имеют значение не большее (но и не меньшее), чем какой-то другой факт внешней жизни, с которым надо считаться, когда взвешиваются виды на успех определенного действия; шанс преступить закон, стало быть, не должен как-то по-иному акцентироваться в сравнении с шансом пересесть с одного поезда на другой во время важной поездки. И если это не так, если мы предпочтем преступить закон с неким пафосом, то это лишь свидетельствует, что право, пусть даже с обратным знаком, сохранило свою значимость, что оно все еще в состоянии внутренне влиять на наши действия, что не произошло еще истинного, внутреннего освобождения. Это разграничение, может быть, на первый взгляд покажется копанием в мелочах. Но если задуматься над тем, как легко типично нелегальные партии, например, русские эсеры, сбивались на буржуазный путь, над тем, насколько изобличаются идеологические пристрастия этих “героев подполья” к буржуазным правовым понятиям первыми действительно революционно-нелегальными действиями, которые выступают уже не в качестве романтически-героического нарушения отдельных законов, а в качестве устранения и разрушения всего буржуазного правового порядка, — если задуматься над всем этим, то оказывается, что мы имеем здесь все-таки не с пустой абстрактной конструкцией, а с описанием истинного положения вещей. (Вспомним о Борисе Савинкове, который был не только знаменитым организатором почти всех крупных покушений при царизме, но также первым из теоретиков романтически-этической нелегальности, а сегодня борется на стороне белой Польши против пролетариата России)».

К еврейскому вопросу

«Следовательно, ни одно из так называемых прав человека не выходит за пределы эгоистического человека, человека как члена гражданского общества, т. е. как индивида, замкнувшегося в себя, в свой частный интерес и частный произвол и обособившегося от общественного целого. Человек отнюдь не рассматривается в этих правах как родовое существо, — напротив, сама родовая жизнь, общество, рассматривается как внешняя для индивидов рамка, как ограничение их первоначальной самостоятельности. Единственной связью, объединяющей их, является естественная необходимость, потребность и частный интерес, сохранение своей собственности и своей эгоистической личности. (…)

Беспочвенный закон еврея есть лишь религиозная карикатура на беспочвенную мораль и право вообще, на формальные лишь ритуалы, которыми окружает себя мир своекорыстия.

Также и в этом мире своекорыстия высшим отношением человека является определяемое законами отношение, отношение к законам, имеющим для человека значение не потому, что они — законы его собственной воли и сущности, а потому, что они господствуют и что отступление от них карается.

Еврейский иезуитизм, тот самый практический иезуитизм, который Бауэр находит в талмуде, есть отношение мира своекорыстия к властвующим над ним законам, хитроумный обход которых составляет главное искусство этого мира.

Самое движение этого мира в рамках этих законов неизбежно является постоянным упразднением закона».

Буржуазное государство и проблема суверенитета

«Если про французских аристократов времен реставрации было сказано, что они “ничего не забыли и ничему не научились”, то про буржуазию передовых капиталистических стран этого сказать нельзя. Ее политики кое-чему научились и кое-что пытаются забыть. Если, например, традиционное парламентское устройство Англии, механизм которого основывался на чередовании у власти двух буржуазных партий, теперь функционирует не только при наличии третьей партии небуржуазной, но и при том условии, что именно эта третья партия образует правительство[[4]] — это доказывает известную степень гибкости и приспособляемости. Новым отношениям должны соответствовать и новые теории. Если суверенитет “короля в парламенте” на деле осуществляется путем сложного передаточного механизма, в котором существенную роль играют прирученные вожди трэд-юнионов, то классическое учение Дайси должно уступить место более гибкой доктрине Гаральда Ласки. Если господствующий класс Англии каких-нибудь полтора десятилетия тому назад решал в лице палаты лордов вопрос о том, имеют ли вообще трэд-юнионы право заниматься политической деятельностью (дело Осборна), а теперь политическая организация, созданная трэд-юнионами, т. е. рабочая партия, некоторым образом держит в своих руках правительственную власть, то для осознания такой эволюции необходима соответственная идеологическая работа. Сочинения г. Ласки отразили эту новую потребность. Они характерны для нашей эпохи, нарушившей старое довоенное соотношение сил между пролетариатом и буржуазией. Они показывают нам, что капиталистическое государство не может более держаться на идеологических позициях недосягаемого внеклассового суверенитета, что оно вынуждено искать новых путей для развращения и подкупа известных слоев пролетариата, подобно тому как римская империя времен упадка стремилась отсрочить свою неизбежную гибель, нанимая все новые и новые германские племена для охраны своих границ».

Обучение управлению

«Среди крепостей буржуазного духа, вроде религии, ложной науки и заблудившегося искусства, есть одна крепость, взять которую нам нужно немедленно. Это — предрассудок о том, что управлять государством могут только избранные, особые, ученые люди, а простому рабочему человеку это не по разуму.

Это — великая ложь, каменная стена, за которой держала правящая буржуазия рабочий класс и не подпускала его к управлению государством. (…)

Когда мы уничтожим это наследство прошлых веков, мы будем действительно равными и честными во всех областях жизни, и тогда не будут управлять государством одни «лучшие», избранные, а все мы по очереди, по порядку. Каждый узнает тогда эту простую науку, и никто не употребит ее в пользу себе и во вред другим — честность и совесть тогда будут необходимыми качествами каждого человека, а умение управлять государством — обязательным знанием, как теперь грамотность».

Проблема достоинства человека в трудах К. Маркса и ее парадоксы

«На примере наиболее радикальной и последовательной, наиболее откровенной буржуазной конституции — конституции Великой буржуазной революции — К. Маркс доказывает, что основные права человека — свобода, равенство, собственность (т. е. частная собственность) — есть права обособленных друг от друга эгоистических индивидов, права своекорыстия, что эти права отражают положение изолированных индивидов, которые относятся к другим индивидам, к обществу и к общности как к средству для удовлетворения своих целей, своих потребностей, как к отчужденным от себя».

По ту сторону разбитых витрин

«Журналисты даже центристских журналов и газет, известных неприязнью к левым (например, “Bild”), отмечают, что полиция агрессивна даже в отношении журналистов, общественное ТВ NDR отмечает, что не было зафиксировано ни одного серьезного акта насилия со стороны демонстрантов, при этом Deutschlandfunk приводит свидетельства о том, что именно полиция запустила и спровоцировала волну насилия. (...)

С другой стороны, данные беспорядки показали слабость левых перед мнимыми и действительными угрозами со стороны как существующего полицейского режима, так и со стороны маргиналов, которые могут внести свою лепту в дискредитацию левых протестов. При отсутствии внятной политической программы, слабой координации действий подобные промахи могут быть роковыми даже для нынешнего состояния левого движения в Германии».

Гегель. Государство и право (к столетию со дня смерти)

«... у Гегеля... уверенность в безграничные силы человеческого разума, окрыляющая к борьбе, сочетается с мужественным и суровым признанием объективной действительности. Эта постановка подходит вплотную к материализму и заключает в себе обоснование действенного отношения к миру, активного участия в историческом процессе. Философия Гегеля пронизана стремлением охватить и осмыслить социальные и политические задачи эпохи во всей их исторической широте, в их глубочайшем объективном значении. В этом отношении Гегель стоит несравненно выше других представителей классической германской философии».

Объективная статистика

«В сфере торгово-промышленных интересов “мы” стремимся стоять на высоте задачи, стремимся делать все возможное для облегчения союзов между купцами и промышленниками (стремимся, но не делаем, ибо тяжеловесность машины и безграничная волокита ставят очень тесные пределы “возможному” в полицейском государстве). В сфере же некоммерческих союзов мы принципиально стоим за гомеопатию. Ну, общество хмелеводства или поощрения женского труда — это еще ничего себе. А вот учебно-воспитательные прогулки… Господь их знает, о чем они на прогулках говорить будут и не будет ли затруднен неослабный надзор со стороны инспекции? Нет уже, знаете ли с огнем надо обращаться осторожнее».

«Назад к Канту!», или Вирус неокантианства в российской юридической науке

«Можно, следовательно, сколько угодно говорить об относительно прогрессивном характере российской неокантианской философии права и в ее дореволюционной, и в постсоветской формах, однако нет сомнений в том, что в конечном итоге она в гораздо большей степени служит делу сохранения существующего социального порядка (глобального классового общества в целом и российского “паракапитализма” в частности), чем цели его радикального преобразования. Неокантианская политико-правовая идеология набрасывает “покров любви” на буржуазную действительность, формирует иллюзорные представления о тех конкретных социальных идеалах, к которым могут и должны стремиться люди, живущие в условиях капитализма. Она обещает то, чего капитализм объективно не может дать, и затемняет понимание объективных законов функционирования политико-правовой системы. (...) Самые правильные слова и самые возвышенные социальные чаяния — человеческое достоинство, свобода, равенство, социализм — оказываются у российских неокантианцев, даже самых прогрессивных, как сказал бы Ленин, всего лишь “звонкой либеральной фразой”, коль скоро пути осуществления этих идеалов мыслятся ими в строгих рамках законопослушного поведения и непременно в формах “правового государства”. Эта идеология канализирует социальную активность в безопасное русло, ибо она, как когда-то и сам Кант, начинает c констатации “безусловной свободы”, а в итоге, как правило, заканчивает призывом к безусловному повиновению».

Письмо Е. Д. Стасовой и товарищам в московской тюрьме

«Вопрос об адвокате. Адвокатов надо брать в ежовые рукавицы и ставить в осадное положение, ибо эта интеллигентская сволочь часто паскудничает. Заранее им объявлять: если ты, сукин сын, позволишь себе хоть самомалейшее неприличие или политический оппортунизм (говорить о неразвитости, о неверности социализма, об увлечении, об отрицании социал-демократами насилия, о мирном характере их учения и движения и т. д. или хоть что-либо подобное), то я, подсудимый, тебя оборву тут же публично, назову подлецом, заявлю, что отказываюсь от такой зашиты и т. д. И приводить эти угрозы в исполнение. Брать адвокатов только умных, других не надо. Заранее объявлять им: исключительно критиковать и “ловить” свидетелей и прокурора на вопросе проверки фактов и подстроенности обвинения, исключительно дискредитировать шемякинские стороны суда. Даже умный либеральный адвокат архисклонен сказать или намекнуть на мирный характер социал-демократического движения, на признание его культурной роли даже людьми вроде Ад. Вагнеров etc. Все подобные поползновения надо пресечь в корне. Юристы самые реакционные люди, как говорил, кажется, Бебель. (…) … все же лучше адвокатов бояться и не верить им, особенно если они скажут, что они социал-демократы и члены партии...».