Постсоветская теория права и наследие Октября [Редактировать]

/27/ К выбору этой темы автора склонили два обстоятельства. Первое состоит в том, что на мой взгляд, столетний юбилей Октябрьской революции — хороший повод вспомнить о ее значении для теории права, правовой культуры и всего хода мировой истории и осмыслить современность в свете этого события, и весьма симптоматично, что организаторы конференции «Современное российское право: взаимодействие науки, нормотворчества и практики», проводимой под эгидой крупнейших юридических образовательных и научных учреждений, не воспользовались таким поводом.

Второе обстоятельство состоит в том, что, по моему убеждению, находясь в научном правовом поле, нет никакой возможности рассуждать о теоретических основаниях правотворческой и правоприменительной деятельности, не обращаясь непосредственно к наследию Октябрьской революции, в частности к диалектико-материалистическому пониманию права и государства, к политико-правовым идеалам Октября — идее общества, в котором преодолено правовое и политическое отчуждение.

Последний тезис совсем не очевиден с позиций постсоветской мейнстримной теории права — более того, с этих позиций он выглядит нелепым или провокационным: постсоветский теоретико-правовой мейнстрим, сбросив с себя в начале 90-х «марксоидную» оболочку, сделал немало для того, чтобы замазать черно-серыми красками идейное и моральное наследство Октябрьской революции, в том числе в теории права и правовой практике, дискредитировать и вытеснить из общественного сознания социалистический идеал, заменив его идеологией буржуазного права, либерального, неолиберального и консервативного буржуазного социального устройства.

В последнее время, судя по материалам конференции, проведенной в марте 2017 г. журналом «Государство и право» и кафедрой теории государства и права и политологии МГУ[1], и некоторым другим публикациям[2], риторика в какой-то степени изменилась, но не более того: к примеру, очевидно, что мейнстримная юриспруденция весьма далека от того, чтобы восстанавливать в конкретных правах и активно использовать /28/ раннесоветскую политико-правовую мысль, пересматривая в ее свете свой идейный богаж, — еще более далека она от моральных интенций этой теории, ее демократического, социалистического импульса.

Октябрь, его историческое значение, его идейный и практический опыт крайне превратно представлены в зеркале академического теоретико-правового мейнстрима — в нем высоко котируются такие идеи и подходы, которые давно обесценились в западной литературе, посвященной советской истории и теории права. Оптика, которую мейнстрим активно использует для объяснения феномена Октября и СССР, — это оптика неокантианского априоризма, формально-юридического догматизма, абстрактного мышления и эклектического смешивания.

Помимо пустого, но очень удобного идеологического штампа «тоталитарный строй», здесь до сих пор в ходу ложное уравнивание СССР с социалистическим государством или, напротив, полное отрицание действительности тех или иных социалистических тенденций, ростков социализма, которые присутствовали в советской России, спекулирование на отождествлении государственной и общественной собственности.

В мейнстримной юриспруденции затушевывается принципиальное качественное отличие раннесоветского государства от сталинского режима и позднесоветского строя, равно как и сам факт обусловившего это различие контрреволюционного поворота второй половины 20-х годов.

Излюбленная тема критиков «советского тоталитаризма» — обличение разного рода насильственных мер и репрессий советской власти, при этом, как правило, уходят от конкретного рассмотрения вопроса о том, в какой степени все эти меры были средствами необходимой обороны нового государства и в какой степени они были органическим продуктом того социального строя, который предшествовал Октябрьской революции и который объективно не мог быть изжит в какие-нибудь одно-два десятилетия: если крестьяне и пролетарии учиняли в годы революции и Гражданской войны какие-то зверства, а потом пополняли ряды сталинских вертухаев, то научились они этому не из марксистских книг — первыми и лучшими их учителями были царские полковники и генералы Мин, Риман, Меллер-Закомельский, Думбадзе и их непосредственные вдохновители, которых Лев Толстой предупреждал о неизбежных последствиях их воспитательной политики в известных письмах к П. Столыпину и Николаю II и в «Не могу молчать».

Чрезвычайно богатый и сложный опыт революции и возникшего в 1917 г. нового социально-исторического организма академическая /29/ юриспруденция, в том числе стараниями теоретиков права, до сих пор настойчиво пытается уложить в прокрустово ложе «неправового строя». Тут и там слышны обличительные голоса рассуждающих о своего рода правовом грехопадении, которое по вине безответственных радикалов и ущербного правосознания масс на семь десятилетий выбило «историческую Россию» из русла нормального эволюционного развития. С завидным, хотя и саморазоблачительным упорством в течение четверти века теоретики права навязывали и продолжают навязывать в качестве универсальной для понимания Октября идейной матрицы дискурс «законности» и «правового государства», не отдавая, вероятно, себе отчета в том, что это язык мелкобуржуазного филистера, главным, а зачастую и единственным интересом которого является стабильность и прочность его частного существования и его «священных» прав частного собственника, покоящихся на разных формах социальной несправедливости.

Этим теоретикам права, свысока рассуждающим о попрании большевиками правовых основ цивилизованного общежития, «идеи права» и «естественных и неотчуждаемых прав человека» и ерничающим по поводу кухарки, которая «должна научиться управлять государством», должно быть приятно найти единомышленника в лице главного героя повести А. Н. Толстого «Похождения Невзорова, или Ибикус». Семен Иванович Невзоров, в прошлом мелкий служащий, обнаруживший в годы революции и Гражданской войны невероятную предприимчивость, принял активное участие в растаскивании всего того, что в революционной сумятице оказалось временно бесхозным, и затем не гнушался никакими промыслами, которые сулили ему выгоду, в том числе спекуляциями и сутенерством. О чем мечтал, какие требования предъявлял к бытию этот герой своего времени, чувствительную душу которого «выела русская революция», стоя на борту парохода, удалявшегося от берегов ненавистной ему советской России? Невзоров «…. бежал за границу с твердым намерением найти там покойное и солидное место под солнцем. Выбор нового отечества не интересовал его: плевать, деньги сами укажут, где нужно сесть. А развлекаться что с туркиней, что с задунайской какой-нибудь девкой, или с немкой, француженкой — совершенно одно и то же. Главное, вот во что он верил, — в стране должен быть беспощадный порядок [выделено мной. — З. С.]»[3].

В постсоветский период — вплоть до сегодняшнего дня — этот дискурс с помощью незадачливых либо, напротив, достаточно искушенных теоретиков права активно продвигается новыми невзоровыми, которые хотели бы взять назад все завоевания /30/ Октябрьской революции — и, надо признать, в значительной степени им это удалось. Так, почти без боя у народа была отнята одна из главных побед Октября: Россия, которой в 1917 году удалось сойти с пути зависимого периферийного капитализма, в результате контрреволюции начала 90-х снова была загнана на тупиковый периферийно-капиталистический путь, атрибутами которого стали диктатура узкой прослойки бюрократ-буржуазии, деградация производительных сил и социального государства и режим сверхэксплуатации населения, обусловленный включением страны в систему глобального классового общества на правах эксплуатируемого класса.

Совсем недавно, как раз к юбилею Октябрьской революции, появилось громкое исследование, авторы которого пришли к выводу, что по уровню неравенства Россия сегодня находится примерно в той же точке, в которой она находилась в 1905 году[4]. Полагаю, ставя сегодня вопрос о теоретических основаниях правотворческой и правоприменительной деятельности, стоило бы в первую очередь оценить и как следует осмыслить это достижение нашего правового, демократического, социального государства и честно ответить на вопрос, нет ли непосредственной связи между этим достижением и дискредитацией Октября, в том числе его теоретико-правовой культуры.

Уже не первый год российские политики, а вслед за ними и правоведы твердят о необходимости «модернизации», но воз не сдвинулся с места — и, разумеется, никто не собирается обращаться к опыту той фантастической модернизации, которая после Октябрьской революции в короткий срок была осуществлена в СССР. Если Советскому Союзу удалось сделать этот огромный рывок и из полуколонии превратиться в одну из наиболее развитых стран с самым прогрессивным социальным законодательством, то эта заслуга принадлежит в том числе и марксистской теории государства и права, а отнюдь не тогдашней мейнстримной юриспруденции. Дореволюционная мейнстримная юриспруденция эту задачу провалила, так как упорно отказывалась открывать глаза на острейшие социально-экономические и политические противоречия своего времени, была равнодушна к нуждам и интересам большинства, предпочитая витать в разряженных сферах юридической догматики, неокантианства и русской религиозной философии права.

Современная мейнстримная юриспруденция идет той же дорогой. Реальные и самые острые проблемы нашего зависимого периферийно-капиталистического общества не различимы во всей их конкретике и действительных причинно-следственных связях в /31/ оптике всех тех позитивистских и непозитивистских, «постклассических» и «постнеклассических» направлений правопонимания, которые формируют главную повестку академических исследований. В содержании этой повестки можно найти самые глубокие и актуальные проблемы, начиная с обоснования «разумности» права, подчиненности юриспруденции второму закону термодинамики и заканчивая вопросом о влиянии понимания тринитарного догмата на права человека. Но днем с огнем не сыскать в этой повестке того, что было главным для Октября, — это главное понял и точно сформулировал Теодор Драйзер, который в 1937 году писал: «Я особенно благодарен советской революции за то, что она впервые остро поставила в мировом масштабе вопрос об имущих и неимущих. Советский Союз в 1917 году начал великий поход в защиту неимущих. В этом — мировое значение и торжество марксизма»[5].

Если вглядеться в феномен «деколонизации», генезис западного «капитализма с человеческим лицом», так называемого «государства всеобщего благосостояния», «скандинавского социализма», то нельзя не увидеть, что мощным катализатором всех этих явлений стала именно Октябрьская революция, а теоретическим обеспечением всех социальных и демократических приобретений Запада была и остается, наряду с другими прогрессивными гуманитарными течениями, левая юриспруденция, много позаимствовавшая у марксизма либо непосредственно марксистская.

Симптоматично, что эта левая юриспруденция, левая теория права — так называемая критическая правовая теория — не вызывает особого интереса у наших исследователей, а нередко они и не догадываются о ее существовании. Симптоматично, что тексты Евгения Пашуканиса востребованы не современными российскими теоретиками права, а западными правоведами.

Есть глубокая ирония в том, что в то самое время, когда наши продвинутые теоретики права с энтузиазмом открывали для себя зады западной буржуазной юриспруденции, проложившей дорогу неолиберализму, а затем обращались в постмодернистскую веру, австралийский исследователь Майкл Хэд погрузившись в работы русских марксистов, Ленина, Троцкого, Пашуканиса, пришел к такому выводу: в раннесоветской правовой мысли и опыте содержатся ориентиры «для будущего перехода к подлинно демократическому и эгалитарному обществу»[6]. Бытие, безусловно, определяет сознание: сознание периферийного общества не может не быть периферийным, но, если голова человека — не место, на котором он сидит, отыщутся и российские правоведы, у которых эти /32/ слова Майкла Хэда найдут отклик.

Примечания

• 1. См.: Кроткова Н. В. Государство и революция. К 100-летию Великого Октября (Всероссийская научная конференция) // Государство и право. — 2017. — № 10. — С. 27-54.
• 2. См., в частности: Эбзеев Б. С. Великая российская революция, власть и свобода: идейные истоки и конституционное устроение // Государство и право. — 2017. — № 7. — С. 5-21.
• 3. Толстой А. Н. Похождения Невзорова, или Ибикус // Толстой А. Н. Эмигранты. Повести и рассказы. — М.: Правда, 1982. — С. 463.
• 4. Бутрин Д. Имущественное неравенство вышло на уровень 1905 года // Коммерсант. — 2017.  — 10 ноября. URL: https://www.kommersant.ru/doc/3462081 (дата обращения: 17. 11. 2017).
• 5. Драйзер Т. Торжество марксизма // Собрание сочинений: в 12 томах. Т. 12. — М.: Правда, 1986. — С. 404.
• 6. Head M. Evgeny Pashukanis: A Critical Reappraisal. Taylor & Francis e-Library, 2007. — P. 15.