О «князе Ходынском» и обстоятельствах его убийства: историческая справка по случаю восстановления одного памятника

«Консерватор и решительный противник конституционного ограничения монархической власти, великий князь Сергей Александрович неоднократно выступал инициатором применения военной и полицейской силы к безоружным манифестантам, нес личную ответственность за «Кровавое воскресенье» и снискал ненависть и презрение не только активных участников революционного движения, — по меткому замечанию Ленина, великий князь «революционизировал Москву едва ли не лучше многих революционеров». Поэтому совсем не случайно этот человек оказался в числе тех, кому Боевая организация партии социалистов-революционеров вынесла смертный приговор».

Ярослав Гашек — «Партия растет, но ее бьют»

«Если вам как оратору плюнут в глаза, не вытирайте их рукою, рукавом или платком: можете получить воспаление роговицы. В этом случае лучшее средство — теплая вода. Если же политический противник выбьет вам зуб, не приходите в отчаяние: когда политические противники выбили святой Катержине все зубы, она стала святою. Правда, в наши дни церкви ни к чему святые вроде вас, спокойно отправляйтесь к врачу, и он вставит вам новый зуб. Если собравшиеся оторвут вам на собрании ухо, хватайте его и, не дожидаясь окончания митинга, быстренько бегите к ближайшему врачу, чтобы он пришил вам его. Ну а уж если вам оторвут голову, бог с ней, не поднимайте ее: в политике голова не нужна… Вот те принципы, несомненно очень разумные, с которыми мы, члены комитета партии умеренного прогресса в рамках закона, прибыли на собрание национально-социальной партии, состоявшееся в танцевальном зале “У Банзетов” в Нуслях».

Владимир Ленин — «Объективная статистика»

«В сфере торгово-промышленных интересов “мы” стремимся стоять на высоте задачи, стремимся делать все возможное для облегчения союзов между купцами и промышленниками (стремимся, но не делаем, ибо тяжеловесность машины и безграничная волокита ставят очень тесные пределы “возможному” в полицейском государстве). В сфере же некоммерческих союзов мы принципиально стоим за гомеопатию. Ну, общество хмелеводства или поощрения женского труда — это еще ничего себе. А вот учебно-воспитательные прогулки… Господь их знает, о чем они на прогулках говорить будут и не будет ли затруднен неослабный надзор со стороны инспекции? Нет уже, знаете ли с огнем надо обращаться осторожнее».

Речь Андрея Ивановича Желябова на процессе по делу о 1 марта 1881 г.

«Итак, мы, переиспытав разные способы действовать на пользу народа, в начале 70-х годов избрали одно из средств, именно положение рабочего человека, с целью мирной пропаганды социалистических идей. Движение крайне безобидное по средствам своим, и чем оно окончилось? Оно разбилось исключительно о многочисленные преграды, которые встретило в лице тюрем и ссылок. Движение, совершенно бескровное, отвергающее насилие, не революционное, а мирное, было подавлено. Я принимал участие в этом самом движении, и это участие поставлено мне прокурором в вину. Я желаю выяснить характер движения, за которое несу в настоящее время ответ».

Петр Стучка — «История дореволюционного правопонимания»

«... нет другого предмета, объективное исследование которого лучше подтвердило бы на каждом шагу материалистическое понимание истории, чем именно изучение права и науки о праве. И если есть область, в которой уместно иногда самое прямолинейное материалистическое истолкование явлений, то это как раз область изучения истории права и его теорий. Не только то обстоятельство, что наука о праве всегда плелась в хвосте прочих отраслей человеческих знаний вообще, но, особенно, то, от какой науки она в каждый данный момент черпала свои научные “законы” и методы, является самым красноречивым свидетелем в пользу материалистического понимания истории вообще. По очереди — механика, биология, психология “диктовала свои законы” и приемы юриспруденции, но ни та, ни другая, ни третья взамен ничем не обогатились от науки права, если не считать кое-каких “самовольных” поправок и “разъяснений”, вносимых юристами всякий раз, когда “закон” той или иной науки “не вышел туда, куда его повернул” ученый юрист. И только самая младшая из наук — социология, впрочем всегда являвшаяся лишь как бы двоюродной сестрой юриспруденции и проделавшая с математической точностью тот же ход развития, как и правоведение, в ее буржуазном издании скорее успела подпасть под влияние юриспруденции, чем овладеть последней».

«К. Маркс и Ф. Энгельс о праве» — глава «Производственные и правовые отношения»

«С точки зрения более высокой экономической формации общества частная собственность отдельных индивидуумов на землю будет представляться совершенно столь же нелепой, как частная собственность одного человека на другого человека. Даже все общество, нация и даже все одновременно существующие общества, взятые вместе, не суть собственники земли. Они лишь ее владельцы, лишь пользующиеся ею и... они должны улучшенной оставить ее следующим поколениям».

Петр Стучка — «Правовое отношение и его анализ»

«Как известно, буржуазная наука всю совокупность конкретных правовых отношений называет правом в субъективном смысле. Напротив, правом в объективном смысле она называет не право, с точки зрения объекта, т. е. содержания этих отношений, а всю совокупность, или всю систему действующих правовых норм, т. е. попросту свод законов. Значит, буква формы у них считается самым объективным элементом права. Но вслед за тем и в понятие субъективного права она вносит не просто понятие права, относящееся к данному субъекту права, а понятие права, как нечто прирожденное субъекту, как известное “отвлеченное право человека” в смысле известной декларации французской революции.

При нашем правопонимании, если бы мы пользовались этими словами, мы, конечно, объективного элемента искали бы не в законе и, в особенности, не в его букве, а в конкретных общественных отношениях, образующих всю правовую систему. Субъективным же элементом у нас было бы тогда скорее всего то субъективное изложение, какое эти конкретные отношения получают в законе. Но я не предлагаю ввести у нас эти новые обозначения, как бесцельные. А между тем на эту тему в буржуазной литературе писалось чрезвычайна много. Ибо только таким путем они нашли возможным примирить две области, связи которых они не понимают до сих пор: сферу конкретных правовых отношений и сферу абстрактных отношений, т. е. правовых норм».

Андрей Платонов — «Христос и мы»

«Не вялая, бессильная, бескровная любовь погибающих, а любовь-мощь, любовь-пламя, любовь-надежда, вышедшая из пропасти зла и мрака, — вот какая любовь переустроит, изменит, сожжет мир и душу человека.

Пролетариат, сын отчаяния, полон гнева и огня мщения. И этот гнев выше всякой небесной любви, ибо только он родит царство Христа на земле.

Наши пулеметы на фронтах выше евангельских слов. Красный солдат выше святого.

Ибо то, о чем они только думали, мы делаем.

Люди видели в Христе бога, мы знаем его как своего друга.

Не ваш он, храмы и жрецы, а наш. Он давно мертв, но мы делаем его дело — и он жив в нас».

Михаил Салтыков-Щедрин — «Недреманное око»

«И пошел он по судебно-административному полю гоголем похаживать. Ходит да посвистывает: берегись! в ложке воды утоплю! (…)

Идет дальше, слышит: «Мздоимцы, Прокурор Куролесыч, одолели! мздоимцы! лихоимцы! кривотолки! Прелюбодеи!»

— Где мздоимцы? какие лихоимцы? никаких я мздоимцев не вижу! Это вы нарочно, такие-сякие, кричите, чтобы авторитеты подрывать... Взять его под арест!

Еще дальше идет; слышит: «Добро казенное и общественное врозь тащат! Чего вы, Прокурор Куролесыч, смотрите! Вон они, хищники-то, вон!»

— Где хищники? Кто казенное добро тащит?

— Вон хищники! вон они! Вон он какой домино на краденые деньги взбодрил! А тот вон — ишь сколько тысяч десятин земли у казны украл!

— Врешь ты, такой-сякой! Это не хищники, а собственники! Они своим имуществом спокойно владеют, и все документы у них налицо. Это вы нарочно, бездельники, кричите, чтобы принцип собственности подрывать! Взять его под арест!

Дальше — больше. «Жена мужу жизнь с утра до вечера точит!» — «Муж жену в гроб, того гляди, заколотит!» — «Ни за чем вы, Прокурор Куролесыч, не смотрите!»

— Я-то не смотрю? А ты видел ли, какое у меня око? Одно оно у меня, но — ах, как далеко я им вижу! Так далеко, что и твою, бездельникову, душу насквозь понимаю! И знаю, чего вам, негодникам, хочется: семейный союз вам хочется подорвать! Взять его под арест!»

Зарианна Соломко — «Назад к Канту!», или Вирус неокантианства в российской юридической науке

«Можно, следовательно, сколько угодно говорить об относительно прогрессивном характере российской неокантианской философии права и в ее дореволюционной, и в постсоветской формах, однако нет сомнений в том, что в конечном итоге она в гораздо большей степени служит делу сохранения существующего социального порядка (глобального классового общества в целом и российского “паракапитализма” в частности), чем цели его радикального преобразования. Неокантианская политико-правовая идеология набрасывает “покров любви” на буржуазную действительность, формирует иллюзорные представления о тех конкретных социальных идеалах, к которым могут и должны стремиться люди, живущие в условиях капитализма. Она обещает то, чего капитализм объективно не может дать, и затемняет понимание объективных законов функционирования политико-правовой системы. (...) Самые правильные слова и самые возвышенные социальные чаяния — человеческое достоинство, свобода, равенство, социализм — оказываются у российских неокантианцев, даже самых прогрессивных, как сказал бы Ленин, всего лишь “звонкой либеральной фразой”, коль скоро пути осуществления этих идеалов мыслятся ими в строгих рамках законопослушного поведения и непременно в формах “правового государства”. Эта идеология канализирует социальную активность в безопасное русло, ибо она, как когда-то и сам Кант, начинает c констатации “безусловной свободы”, а в итоге, как правило, заканчивает призывом к безусловному повиновению».