Глава III. Производственные и правовые отношения [Редактировать]

Экономическая основа правовых отношений

/57/

Правовое выражение и правовая надстройка

Общественные отношения производства изменяются одновременно с изменением и развитием материальных средств производства, с изменением производительных сил. Совокупность отношений производства образует то, что называется общественными отношениями, обществом, и образует общество на определенной исторической ступени развития и с определенным ему одному присущим характером. Античное общество, общество феодальное и общество буржуазное являются совокупностями производственных отношений, из которых каждая обозначает вместе с тем и особую ступень развития в истории человечества. Капитал тоже является общественным отношением производства. Он есть буржуазное отношение производства, отношение производства буржуазного общества. Разве средства существования, орудия, сырой материал, из которых состоит капитал, были созданы и накоплены не при данных общественных условиях, не при определенных общественных отношениях? Разве они употребляются для дальнейшего производства опять-таки не при известных общественных условиях? И разве не этот определенный общественный характер превращает в капиталы продукты, служащие для дальнейшего производства?

На известной ступени своего развития материальные производительные силы общества впадают в противоречие с существующими производственными отношениями или, употребляя юридическое выражение, с имущественными отношениями, внутри которых они до сих пор действовали. Из формы развития производительных сил эти отношения становятся их оковами. Тогда наступает эпоха социальной революции.

Форма сношений, обусловленная силами производства, имеющимися на всех прошлых исторических ступенях, и обусловливающая /59/ в свою очередь их, есть гражданское общество... Гражданское общество охватывает все материальные сношения индивидов на определенной ступени развития производительных сил. Оно охватывает всю торговую и промышленную жизнь известной ступени развития и, следовательно, выходит в этом отношении из государственных и национальных рамок, хотя, с другой стороны, оно все же должно вовне выявить себя, как национальность, а внутри организоваться, как государство. Выражение «гражданское общество» появилось в XVIII веке, когда из форм древней и средневековой общественной организации вылупились уже отношения собственности. Гражданское общество, как таковое, развивается лишь вместе с буржуазией; однако этим же именем обозначали всегда развивающуюся непосредственно из производства и сношений общественную организацию, образующую во все времена основу государства и всей прочей идеалистической надстройки.

Мои исследования привели меня к заключению, что правовые отношения, наравне с формами государства, не могут быть поняты ни из самих себя, ни из так называемого общего развития человеческого духа, но скорее коренятся в материальных условиях жизни, совокупность которых Гегель, по примеру англичан и французов XVIII ст., назвал «буржуазным обществом», и что анатомию буржуазного общества нужно искать в политической экономии.

Обеспечение собственности и т. д. Если эти тривиальности свести к их истинному содержанию, они скажут больше, чем известно их проповедникам. Именно, что каждая форма производства порождает ей свойственные правовые отношения, формы правления и т. д.

Совокупность этих производственных отношений образует экономическую структуру общества, реальное основание, на котором возвышается правовая и политическая надстройка и которому соответствуют определенные формы общественного сознания. Способ производства материальной жизни обусловливает собой процесс жизни социальной, политической и духовной вообще. Не сознание людей определяет их бытие, но, напротив, /60/ общественное бытие определяет их сознание... С изменением экономического основания более или менее быстро преобразуется и вся громадная надстройка над ним. При рассмотрении таких революций следует всегда иметь в виду разницу между материальным переворотом в экономических условиях производства, который можно определить с естественно-научной точностью, и юридическими, политическими, религиозными, художественными или же философскими, словом, идеологическими формами, в которых люди воспринимают в своем сознании этот конфликт и во имя которых борются. Как нельзя судить об отдельном человеке по тому, что он о себе думает, точно так же нельзя судить о такой революционной эпохе по ее сознанию; скорее это сознание следует объяснить из противоречий материальной жизни, из существующего конфликта между общественными производительными силами и производственными отношениями.

Правовые отношения — специфическая форма производственных

Что такое справедливый раздел? Разве буржуа не утверждают, что современный раздел справедлив? И разве на основе нынешнего способа производства он не является «единственно справедливым?» Управляются ли экономические отношения правовыми понятиями, или же, наоборот, правовые отношения возникают из экономических?

Я рассматриваю систему буржуазной экономии в следующем порядке: капитал, земельная собственность, наемный труд, государство, внешняя торговля, всемирный рынок.

Производство, средства производства и производственные отношения. Производственные отношения и средства сообщения. Формы государства и собственности в отношении к производственным отношениям и средствам сообщение Правовые отношения, семья.

Содержание этого тома составляет то, что англичане называют... «принципами политической экономии». Это является /61/ вместе с первой частью квинтэссенцией. Развить эти основные положении дальше (за исключением разве отношения различных форм государства к различным экономическим структурам общества) легко могли бы и другие на основе уже сделанного.

Можно представить себе владеющим единичного дикаря. Но тогда владение не будет правоотношением.

Для него (Дюринга. — Ред.) дело шло не об исторических законах развития, но об естественных законах, о вечных истинах. Общественные отношения, как мораль и право, разрешались им каждый раз не согласно определенным историческим данным условиям, но с помощью пресловутых двух личностей, из которых одна либо порабощает другую, либо не порабощает... Всю теорию распределения он (Дюринг. — Ред.) переносит с экономической почвы на почву морали и права, т. е. с почвы предоставленных материальных фактов на более или менее шаткую почву мнений и чувствований.

Правовые отношения, как отношения волевые

/62/

Воля, как реальный фактор общественного процесса

Труд есть прежде всего процесс, совершающийся между человеком и природой, процесс, в котором человек своей собственной деятельностью обусловливает, регулирует и контролирует обмен веществ между собой и природой. Веществу природы он сам противостоит, как сила природы. Для того, чтобы присвоить вещество природы в известной форме, пригодной для его собственной жизни, он приводит в движение принадлежащие его телу естественные силы, руки и ноги, голову и пальцы. Действуя посредством этого движения на внешнюю природу и изменяя ее, он в то же время изменяет свою собственную природу. Он развивает дремлющие в последней способности и подчиняет игру этих сил своей собственной власти. Мы не будем рассматривать здесь первых животнообразных инстинктивных форм труда.

По сравнению с состоянием общества, когда рабочий выступает на товарном рынке, как продавец своей собственной рабочей силы, к глубинам первобытных времен относится то состояние, когда человеческий труд еще не освободился от своей примитивной, инстинктивной формы. Мы предполагаем труд в форме, составляющей исключительное достояние человека. Паук совершает операции, напоминающие операции ткача, и пчела постройкой своих восковых ячеек посрамляет некоторых людей-архитекторов. Но и самый плохой архитектор от наилучшей пчелы с самого начала отличается тем, что, прежде чем строить ячейку из воска, он уже построил ее в своей голове. В конце процесса труда получается результат, который уже перед началом этого процесса имелся идеально, т. е. в представлении работника. Он не только изменяет форму того, что дано природой; в том, что дано природой, он осуществляет в то же время и свою сознательную цель, которая, как закон, определяет способ и характер его действий и которой он должен подчинять /64/ свою волю. И это подчинение не есть единичный акт. Оставляя в стороне напряжение тех органов, которыми выполняется труд, целесообразная воля, выражающаяся во внимании, необходима во все время труда и притом необходима тем более, чем меньше труд увлекает рабочего своим содержанием и способом исполнения, следовательно чем меньше рабочий наслаждается трудом, как игрой физических и интеллектуальных сил.

Все, что побуждает человека к деятельности, неизбежно должно проходить через его голову: даже за еду и питье человек принимается под влиянием отразившихся в его голове ощущений голода и жажды, а перестает есть и пить потому, что в его голове отражается ощущение сытости. Впечатления, производимые на человека внешним миром, выражаются в его голове, отражаются в виде чувств, мыслей, побуждений, волевых движений, — словом, в виде «идеальных стремлений». В этом виде они являются «идеальными силами». И если данный человек оказывается идеалистом вследствие того простого обстоятельства, что у него есть «идеальные стремления» и что он подчиняется влиянию «идеальных сил», то всякий мало-мальски нормально развитой человек — идеалист, и непонятно остается одно: как могут быть на свете материалисты?

Но история развития в человеческом обществе существенно отличается от истории развития в природе. Именно: в природе (поскольку мы оставляем в стороне обратное влияние на нее человека) действуют одна на другую лишь слепые, бессознательные силы, и общие законы проявляются лишь путем взаимодействия таких сил. Здесь нигде нет сознанной желанной цели: ни в бесчисленных кажущихся случайностях, видимых на поверхности, ни в окончательных результатах, показывающих, что среди всех этих случайностей явления совершаются сообразно общим законам. Наоборот, в истории общества действуют люди, одаренные сознанием, движимые убеждением или страстью, ставящие себе определенные цели. Здесь ничто не делается без сознанного намерения, без желанной цели. Но как ни важно это различие для исторического исследования, особенно отдельных эпох и событий, оно нимало не изменяет того факта, что ход истории определяется общими законами. В самом деле на //64-а// поверхности явлений и в этой области, несмотря на сознанные и желанные цели людей, царствует кажущаяся случайность. Желанное совершается лишь в редких случаях; по большей же части цели, поставленные себе людьми, приходят во взаимные столкновения и противоречия или оказываются недостижимыми, частью по своему существу, частью по недостаткам средств. Столкновения бесчисленных отдельных стремлений и отдельных действий приводят в области истории к состоянию, совершенно подобному тому, которое господствует в бессознательной природе. Действия имеют известную желанную цель; но результаты, вытекающие из этих действий, часто вовсе нежелательны. А если они, повидимому, и соответствуют желанной цели, то, в конце концов, они несут с собою далеко не одно то, что было желательно. Таким образом, кажется, что в общем случайность одинаково господствует и в исторической области. Но где на поверхности господствует случайность, там сама эта случайность всегда оказывается подчиненной общим внутренним, скрытым законам. Все дело в том, чтобы открыть эти законы.

Каков бы ни был ход истории, люди делают ее так: каждый преследует свои собственные цели, а в результате множества действующих по различным направлениям стремлений и их разнообразных воздействий на внешний мир получается история. Вопрос сводится, стало быть, к тому, чего хочет это множество отдельных лиц. Воля определяется страстью или убеждением. Но те влияния, которыми, в свою очередь, непосредственно определяется страсть или убеждение, далеко неодинаковы. Иногда они исходят от внешних предметов, иногда от идеальных двигателей: честолюбия, «восторженной любви к истине и праву», личной ненависти или даже всякого рода прихотей. Но, с одной стороны, мы уже видели, что действующие в истории многие единичные стремления в большинстве случаев ведут за собою совсем не те последствия, какие имелись в виду. Очень часто эти последствия прямо противоположны желаниям их деятелей. И уже по одному этому побуждения, руководившие деятелями, имеют в последнем счете лишь второстепенное значение. А с другой стороны, является новый вопрос о том, каковы же те силы, которые дали воле людей то или иное направление, каковы те исторические причины, которые отразились в головах деятелей в виде данных побуждений.

//64-б// ... История делается таким образом, что конечный результат получается от столкновений множества отдельных воль, при чем каждая из этих воль становится тем, чем она является опять-таки благодаря массе особых жизненных обстоятельств. Таким образом имеется бесконечное количество перекрещивающихся сил, бесконечная группа параллелограммов сил и из этого перекрещивания выходит один общий результат — историческое событие. Этот исторический результат можно рассматривать как продукт одной силы, действующей как целое бессознательно и невольно. Ведь то, чего хочет один, встречает препятствие со стороны всякого другого, и в конечном результате появляется нечто такое, чего никто не хотел. Таким образом история, как она шла до сих пор, протекает подобно естественно-историческому процессу и подчинена в сущности тем же самым законам движения. Но из того обстоятельства, что воле отдельных людей, которые хотят каждый того, к чему их влечет строение их тела или внешние, в конечном счете экономические обстоятельства (или свои собственные личные, или вообще всего общества), что эти воли достигают не того, чего они хотят, но сливаются в нечто общее, в один общий результат, — из этого не следует заключать, что эти воли равны нулю. Наоборот, каждая воля вносит свою долю в общий результат и постольку включена в него.

Люди сами делают свою историю, но они делают ее непроизвольно, не при свободно избранных, а при найденных ими непосредственно данных, унаследованных условиях.

Юридическое представление о «свободной» воле

«Античные» имущественные отношения исчезли, уступивши место феодальным, эти последние перешли в «буржуазные». Сама история приложила, таким образом, свою критику к пережитым имущественным отношениям. Для Прудона дело шло в сущности лишь о существующей, современной буржуазной собственности. На вопрос: что она такое, ответ мог быть найден лишь в критическом анализе политической экономии, охватывающей всю совокупность имущественных отношений, не в юридическом их выражении, не в качестве соотношений воли личностей, /65/ а в их реальной сущности, т. е. в качестве отношений производства.

Чтобы данные вещи могли относиться друг к другу как товары, товаровладельцы должны относиться друг к другу как лица, воля которых господствует в вещах; таким образом, один товаровладелец лишь по воле другого, следовательно, каждый из них лишь при посредстве одного общего им обоим волевого акта может присвоить себе чужой товар, отчуждая свой собственный, следовательно, они должны признать друг в друге частных собственников. Это юридическое отношение, формой которого является договор, — все равно, выражен ли он законно, или нет, — есть волевое отношение, в котором отражается экономическое отношение. Содержание этого волевого отношения дано самим экономическим отношением.

Справедливость сделок, совершающихся между агентами производства, основана на том, что эти сделки, как естественное следствие, вытекают из отношений производства. Юридические формы, в которых проявляются эти экономические сделки, как волевые действия заинтересованных, как выражения их общей воли и как обязательства, к выполнению которых принуждает государство, — эти юридические формы, будучи просто формами, не могут определить самого содержания сделок. Они только выражают его.

В частном праве существующие отношения собственности выражаются в виде результатов всеобщей воли. Само jus utendi et abutendi выражает, с одной стороны, тот факт, что частная собственность стала совершенно независимой от общества, а с другой — ту иллюзию, будто сама частная собственность основывается на голой частной воле, на произвольном распоряжении вещью. На практике это abuti имеет очень определенные экономические границы, если частный собственник не хочет, чтобы его собственность, а значит, и его jus abutendi перешло в другие руки: ведь вещь, рассматриваемая только в отношении к его воле, не есть вовсе вещь; она становится вещью, реальной cобственностью, только в процессе сношений (Verkehr) и независимо /66/ от права (отношение, называемое философами идеей) (Марксом написано на полях: отношение — для философов идея. Они знают лишь отношение «человека» к самому себе, и поэтому все реальные отношения становятся для них идеями). Это юридическая иллюзия, сводящая право к голой воле, приводит при дальнейшем развитии отношений собственности неизбежно к тому, что кто-нибудь может иметь юридический титул на какую-нибудь вещь, не имея на деле самой вещи. Если, например, благодаря конкуренции, какой-нибудь кусок земли перестает давать ренту, то, хотя собственник его имеет юридический титул на него вместе с jus utendi et abutendi, но они ему ни к чему: как земельный собственник он не имеет ничего, если не обладает сверх того достаточным капиталом для обработки своей земли. Этой же самой иллюзией юристов объясняется то, что для них и вообще для всякого законодательства является случайным фактом то, что индивиды вступают между собой в отношения, например, в договорные отношения, и что законодательство рассматривает эти отношения как такие, в которые можно по произволу вступить или не вступить и содержание которых зависит от индивидуальной воли договаривающихся сторон. Всякий раз, когда развитие промышленности создавало новые формы сношений, например, страховые и т. д. компании, право было вынуждено включить их как новые виды приобретения собственности.

Отношения производства и распределения. Правовые отношения присвоения и господства

Всякое производство есть присвоение индивидуумом благ природы внутри определенной общественной формы и посредством ее. В этом смысле будет тавтологией сказать, что собственность (присвоение) есть условие производства. Смешно, однако, делать отсюда прыжок к определенной форме собственности, например, к частной собственности (что к тому же предполагает в качестве условия противоположную форму — отсутствие собственности). История, наоборот, показывает нам коллективную собственность (например, у индусов, славян, древних кельтов и т. д.), как первоначальную форму — форму, которая /67/ под видом общинной собственности играет еще долго довольно значительную роль. Мы здесь еще вовсе не занимаемся вопросом о том, развивается ли богатство успешнее при той или при другой форме собственности. Но что ни о каком производстве, а, следовательно, ни о каком обществе не может быть речи там, где не существует никакой формы собственности, это является тавтологией.

Гегель правильно начинает философию права с владения, как простейшего правового отношения субъекта. Но никакого владения не существует до семьи или до отношений господства и подчинения, которые являются гораздо «более конкретными отношениями». Поэтому было бы правильнее сказать, что существуют семьи, роды, которые еще только владеют, но не имеют собственности. Простейшая категория выступает таким образом как отношение первичных семейных и родовых сообществ к собственности. В более раннем обществе она является более простым отношением развившегося организма, но конкретный субстрат, отношением которого является владение, постоянно предполагается. Можно себе представить владеющим единоличного дикаря. Но тогда владение не будет правоотношением. Неверно, будто владение исторически развилось в семью. Наоборот, оно всегда подразумевает эту «более конкретную правовую категорию». Но между тем здесь остается доля истины, а именно, что простейшие категории суть выражения условий, в которых может реализоваться неразвившаяся конкретность, до установления более многостороннего отношения или более многосторонней связи, идеальным выражением которых служит конкретная категория, в то время как развившаяся конкретность сохраняет простейшую категорию, как подчиненное отношение.

С точки зрения более высокой экономической формации общества частная собственность отдельных индивидуумов на землю будет представляться совершенно столь же нелепой, как частная собственность одного человека на другого человека. Даже все общество, нация и даже все одновременно существующие общества, взятые вместе, не суть собственники земли. /68/ Они лишь ее владельцы, лишь пользующиеся ею и... они должны улучшенной оставить ее следующим поколениям.

Труд верховного надзора и руководства необходимо возникает всюду, где непосредственный процесс производства имеет форму общественно-комбинированного процесса, а не форму разъединенного труда самостоятельных производителей. Но он имеет двоякий характер. С одной стороны, во всех работах, в которых сотрудничают многие индивидуумы, общая связь и единство процесса необходимо представлены одной управляющей волей и функциями, относящимися не к частичным работам, а ко всей деятельности мастерской, как это имеет место с дирижером оркестра. Это — производительный труд, выполнять который необходимо при всяком комбинированном способе производства. С другой стороны, совершенно оставляя в стороне купеческий отдел, этот труд главного надзора необходим при всех способах производства, основанных на противоположности между рабочим, как непосредственным производителем, и собственником средств производства. Чем больше эта противоположность, тем больше роль этого верховного надзора за рабочими. Поэтому своего максимума она достигает в системе рабства. Но он необходим и при капиталистическом способе производства, так как здесь процесс производства есть одновременно и процесс потребления рабочей силы капиталистом. Совершенно так же, как в деспотических государствах, труд верховного надзора и всестороннего вмешательства правительства охватывают обе стороны; и исполнение общих дел, вытекающих из природы всякого общества, и специфические функции, вытекающие из противоположности между правительством и массой народа.

Труд руководства и верховного надзора, поскольку это не есть особая функция, обусловливаемая природой всякого комбинированного общественного труда, поскольку он, напротив, вытекает из противоположности между собственником средств производства и собственником только рабочей силы, — при чем безразлично, покупается ли последняя вместе с самим рабочим, как при системе рабства, или сам рабочий продает /69/ свою рабочую силу и процесс производства является поэтому одновременно и процессом потребления его труда капиталом, — это функция, возникающая из подчинения непосредственного производителя, довольно часто выставляется, как основание для оправдания самого этого отношения, и эксплуатация, присвоение чужого неоплаченного труда, столь же часто представляется в виде заработной платы, подобающей собственнику капитала... И вот наемный рабочий, подобно рабу, тоже должен иметь господина, который заставлял бы его работать и управлять им. А предположив эти отношения господства и подчинения, будет вполне в порядке вещей, что наемный рабочий нуждается производить свою собственную заработную плату и сверх того плату за надзор, компенсацию за труд господства и надзора за ним. Труд надзора и руководства, поскольку он возникает из антагонистического характера, из господства капитала над трудом и потому является общим для всех способов производства, основанных, как и капиталистическое, на классовой противоположности, этот труд и в капиталистической системе непосредственно и неразрывно связан с производительными функциями, которые, как особый труд, налагаются всяким комбинированным общественным трудом на отдельных индивидуумов... Что не промышленные капиталисты, а промышленные управители... являются «душой нашей промышленной системы», это заметил еще г. Юр... Само капиталистическое производство привело к тому, что труд надзора, совершенно отделенный от собственности на капитал, всегда имеется в наличности на мостовой.

Капиталист в процессе производства выступает, как директор труда, как его командир (Сарtian of industry), и таким образом играет активную роль в самом процессе производства. Но поcкольку эти функции вытекают из специфической формы капиталистического производства, следовательно, из господства капитала над трудом, как его трудом, и потому над рабочими, как его орудиями; из природы капитала, который выступает, как общественное единство, как субъект общественной формы труда, которая олицетворяется в нем, как власть над трудом, этот связанный с эксплуатацией труд, который может быть перенесен также на служащего, есть труд, /70/ который во всяком случае входит в ценность продукта так же, как труд наемных рабочих; совершенно так же, как при рабстве труд надсмотрщика над рабами должен так же оплачиваться, как труд самого рабочего.

Впрочем, разделение труда и частная собственность представляют собой тождественное выражение: в одном случае говорится по отношению к деятельности то же самое, что в другом случае говорится по отношению к продукту деятельности.