Мария Белова — «Как поп работницу нанимал, или О свободе трудового договора в начале XX века»

«... заслуживают внимания рассуждения Каминки о причинах, которые побуждают законодателя столь нерешительно и неохотно вмешиваться в сферу отношений между наймодателем и наемным работником: “Быть может, порой законодатель обнаруживает излишнюю осторожность и излишнее стремление сохранить принцип договорной свободы сторон там, где он и сам сознает необходимость вмешательства”. (...)

И сам профессор, и все его коллеги, и тот самый нерешительный законодатель уже сидят на тикающей бомбе. Низы уже не могли. Верхи не хотели.

С высоты наших знаний о том, что произойдет дальше, мы ответим в тон профессору — быть может. Только, если стоять на позициях, что нормальный отдых, отпуск, больничные, право на выходное пособие, специальные правила охраны труда женщин и детей служащим ни к чему, а 14-часовой рабочий день — в самый раз, и надеяться на то, что мудрые законы рынка сами все расставят по местам, оно ведь и рвануть может. И таки рванет».

Алексей Ющик — «К вопросу о сути марксистского правопонимания»

«Постигая диалектику права, определяя его содержание и форму, необходимо иметь дело с правом как единым целым, то есть с действительным правом, а не варварски разрывать его на “правотворчество” и “правореализацию”, “объективное” и “субъективное” право. Как феномен культуры, право объективно во всей его целостности, а не только в части правовых отношений или их законодательного выражения».

Исаак Разумовский — «Историческое развитие правовых понятий»

«Следуя развитию мысли Маркса в “Капитале”, мы как будто бы должны были иметь параллельную развертыванию экономических категорий стоимости, товара и т. д. цепь соответствующих им правовых понятий, представлений и институтов. Но при таком рассмотрении возникают и затруднения, и возможные методологические ошибки. Развитие правовых понятий далеко не в полной мере адекватно развитию и проявлению экономической закономерности товарно-капиталистического производства. Это потому уже, что, как мы знаем, общие закономерности, господствующие в материальном процессе производства, никогда полностью не охватываются правовыми, идеологическими отношениями, отображающими лишь отдельные звенья экономического процесса. К тому же в “Капитале” процесс капиталистического производства и воспроизводства изображен в его, так сказать, поперечном разрезе. (…) Между тем развитие правовых категорий может быть вполне представлено лишь в историческом, продольном разрезе хода общественного развития, если только, мысля право в широком смысле и включая в это понятие и исторически-ранние элементы политико-правовой идеологии, мы будем видеть в нем формальное опосредствование производственных отношений не одного только товарно-капиталистического, но и вообще всего классового общества. Ограничившись поперечным разрезом товарно-капиталистического производства и анализом свойственных ему правовых категорий (как-то: юридический субъект, разделение на частное и публичное право и т. д.), мы не могли бы установить преемственной связи между вполне развитой правовой идеологией и более ранними ее элементами в предшествовавших формах классовых отношений».

Владимир Сырых — «А судьи кто и как они обрабатывают В.И. Ленина под конъюнктуру сегодняшнего дня?»

«... историческая и теоретическая оценка свидетельств насилия российского пролетариата в период становления советского государства не может оцениваться только в категориях добра и зла, имеющих относительный характер и способных при определенных исторических условиях меняться местами, переходить друг в друга. Для этого необходимо:

во-первых, определить публичный интерес России в начале ХХ в., т. е. интересы общества в целом в его прогрессивном развитии, переводе отсталой аграрной страны на рельсы промышленно развитых стран Западной Европы, и обосновать оптимальный путь его реализации в конкретных отношениях. Сравнить, сопоставить, что конкретно приобрела Россия, встав на социалистический путь развития, и какой она могла быть, развиваясь прежним, традиционным путем в форме буржуазной республики, чтобы подтвердить или опровергнуть бездоказательные утверждения Д. А. Волкогонова о пролетарской революции как опасном социальном эксперименте, как безумии;

во-вторых, исследовать конкретно-исторические условия применения насилия российским пролетариатом, в том числе установить, ответом на какие конкретно действия и события был красный террор, насколько он был оправдан, можно ли было в условиях гражданской войны обойтись без него, в каких формах проводился и какие имел последствия.

(...) Оценки, основанные на таких абстрактных ценностях, как свобода личности, неприкосновенность ее прав, ничего кроме субъективных высказываний на уровне обыденного сознания дать не могут».

Карл Маркс — «К критике гегелевской философии права. Введение»

«Немецкая философия права и государства — единственная немецкая история, стоящая al pari официальной современной действительности. Немецкий народ должен поэтому присоединить эту свою воображаемую историю к существующим у него порядкам и подвергнуть критике не только эти существующие порядки, но вместе с тем и их абстрактное продолжение. Его будущее не может ограничиться ни непосредственным отрицанием его реальных государственно-правовых порядков, ни непосредственным осуществлением тех его государственно-правовых порядков, которые существуют в идее, ибо в этих своих идеальных порядках немецкий народ имеет непосредственное отрицание своих реальных порядков, а непосредственное осуществление своих идеальных порядков он почти уже пережил, наблюдая жизнь соседних народов. Поэтому практическая политическая партия в Германии справедливо требует отрицания философии. Ошибка её заключается не в этом требовании, а в том, что она не идет дальше этого требования, которого она серьёзно не выполняет, да и выполнить не может. Она думает, будто осуществляет это отрицание философии тем, что поворачивается к ней спиной и, отвернувши голову, бормочет по её адресу несколько сердитых и банальных фраз. Ограниченность её кругозора проявляется в том, что она не причисляет философию к кругу немецкой действительности или воображает, что философия стоит даже ниже немецкой практики и обслуживающих её теорий. Вы выдвигаете требование исходить из действительных зародышей жизни, но вы забываете, что действительный зародыш жизни немецкого народа до сих пор произрастал только под его черепом. Одним словом: вы не можете упразднить философию, не осуществив её в действительности».

Алексей Ющик — «Кризис правопонимания и диалектическая теория права»

«В свое время Ф. Энгельс заметил, что объявить данную философию ошибочной еще не значит покончить с ней. Иное дело, что “синтезировать” марксистские правовые идеи с буржуазным юридическим мировоззрением можно не иначе как эклектически, то есть чисто внешним и произвольным образом, “скрещивая” индивидуалистическую и социальную точки зрения на предмет. Но эклектических теорий в истории правовой мысли было предостаточно, и множить их нет необходимости».

Николай Троицкий — «Михаил Львович Мандельштам»

Несколько штрихов к портрету Михаила Мандельштама (по материалам Н. А. Троицкого):

— в студенческие годы был близок к народовольцам, познакомился с Александром Ульяновым; вместе с А. Ульяновым входил в депутацию от петербургского студенчества, которая чествовала М. Е. Салтыкова-Щедрина в день его рождения (речь произносил именно Мандельштам); 17 ноября 1886 г. принял участие в антиправительственной демонстрации у могилы Н. А. Добролюбова; несколько лет провел в ссылке;

— находясь в ссылке в Казани, читал нелегальные лекции по марксизму, на одной из которых оказался 17-летний Владимир Ульянов;

— участвовал в процессах по делам о первомайской демонстрации 1902 г. в Саратове, ростовской демонстрации 2 марта 1903 г., Боевой организации социалистов-революционеров (1904 г.), процессе И. П. Каляева (1905 г.) и многих других;

— после Октябрьской революции эмигрировал, но затем вернулся в СССР (В. А. Маклаков писал о нем: «очень левый Мандельштам, который потом добровольно ушел к советской власти»); служил юрисконсультом, был членом Коллегии защитников, принимал участие в деятельности Общества бывших политкаторжан и ссыльнопоселенцев;

— в 1938 году арестован как «враг народа», и, по данным КГБ СССР, 5 февраля 1939 г. умер в тюрьме «от упадка сердечной деятельности»; в 1990 г. реабилитирован;

— оставил интереснейшие воспоминания «1905 г. в политических процессах. Записки защитника» (1931).

Цитата из адреса, который осужденные по делу о ростовской демонстрации 1903 г. прислали своим защитникам (Мандельштам был одним из них и сыграл важную роль в процессе):

«Вы дороги нам, пережившие вместе с нами одни и те же чувства, те же волнения. Вы сделали все, что могли. <...> Дайте пожать вам руки, славные рыцари права, бескорыстные и отважные участники великого формирования лучшего будущего для многомиллионной рабочей массы России».

Исаак Разумовский — «Корни марксизма и философия права»

«Философско-правовые категории, таким образом, идеологически подготовляют и предваряют категории классической экономии, представляя собой более раннюю ступень развития этих последних или преломление их в общественном сознании экономически отсталых стран. Будучи, согласно вышецитированному выражению Энгельса, «гораздо более пропитанной идеологией», философия права, является, однако, отражением того же капиталистического развития и его противоречий, но на более ранних ступенях. Элементы «относительной истины» содержатся поэтому в ее категориях в гораздо меньшей степени, чем в теориях стоимости и прибавочной стоимости классиков-экономистов. Но все же и здесь эти объективные моменты неизбежно должны иметь место — в особенности, если в других странах они уже появляются в категориях политической экономики, — как отражение неизбежно намечающихся общих тенденций исторического развития. Философско-правовые понятия должны были отразить в абстрактной форме не только классовые устремления и интересы буржуазии, но и самое движение капиталистического производства, характерные его особенности, процесс разрушения им феодального строя. Поэтому и отдельные категории философии права сохраняют для марксистского понимания права свою относительную историческую значимость как односторонние отношения неразвившегося буржуазного общественного целого.

С этой точки зрения философия права пробуждающейся Германии конца XVIII и начала XIX в.в. представляет значительный интерес. Период более трезвого, через экономические очки, восприятия общественных отношений наступает для идеологии немецкого буржуа несколько позже, вместе с ростом промышленного капитализма. Пока же он довольствуется мечтами в философии о том, что другие народы имеют уже в конкретной действительности. И такую более или менее утопическую или доктринерски-рационалистическую позицию, в зависимости от степени общественного развития, занимает немецкая идеалистическая философия права (Канта, Фихте, Гегеля), имевшая в свое время немалое значение для социально-философского и теоретико-правового развития Маркса».

Эмиль Золя — «Я обвиняю. Письмо господину Феликсу Фору, Президенту Республики»

«Какая бездна полоумных затей, глупости и бредовых выдумок! Низкопробные полицейские приемы, ухватки инквизиторов и притеснителей, самоуправство горстки чинов, нагло попирающих сапожищами волю народа, кощунственно и лживо ссылающихся на высшие интересы государства, дабы заставить умолкнуть голоса, требующие истины и правосудия!

Они совершили злодеяние и тогда, когда прибегли к услугам продажных газет, когда позволили защищать себя всякому парижскому отребью. И вот ныне отребье нагло торжествует, а правосудие бездействует и безмолвствует самая обыкновенная порядочность. Они совершили злодеяние, когда обвинили в намерении смутить совесть народа тех, кто жаждет возрождения Франции благородной, шествующей во главе свободных и справедливых народов, а сами тем временем вступили в гнусный сговор, дабы упорствовать в пагубной ошибке на глазах всего человечества. Они совершают злодеяние, отравляя общественное мнение, толкая на черное дело народ, который довели ложью до исступления. Они совершают злодеяние, когда одурманивают сознание простого люда и бедноты, потворствуют мракобесию и нетерпимости, пользуясь разгулом отвратительного антисемитизма, который погубит великую просвещенную Францию — родину «Прав человека», если она не положит ему конец. Они совершают злодеяние, играя на патриотических чувствах ради разжигания ненависти, они совершают, наконец, злодеяние, превращая военщину в современного идола, в то время как все лучшие умы трудятся ради скорейшего торжества истины и правосудия».

М. Е. Салтыков-Щедрин — «Эпоха увольнения от войн»

«И поверишь ли, друг? чем больше я размышляю, тем больше склоняюсь в пользу законов средних. Они очаровывают мою душу, потому что это собственно даже не законы, а скорее, так сказать, сумрак законов. Вступая в их область, чувствуешь, что находишься в общении с легальностью, но в чем состоит это общение — не понимаешь. И все сие совершается помимо всякого размышления; ни о чем не думаешь, ничего определенного не видишь, но в то же время чувствуешь какое-то беспокойство, которое кажется неопределенным, потому что ни на что в особенности не опирается. Это, так сказать, апокалипсическое письмо, которое может понять только тот, кто его получает. Средние законы имеют в себе то удобство, что всякий, читая их, говорит: какая глупость! а между тем всякий же неудержимо стремится исполнять их. Ежели бы, например, издать такой закон: «всякий да яст», то это будет именно образец тех средних законов, к выполнению которых каждый устремляется без малейших мер понуждения. Ты спросишь меня, друг: зачем же издавать такие законы, которые и без того всеми исполняются? На это отвечу: цель издания законов двоякая: одни издаются для вящего народов и стран устроения, другие — для того, чтобы законодатели не коснели в праздности»...