Глава первая. Методы построения конкретного в абстрактных науках [Редактировать]
Каждая обобщающая наука, изучая свой предмет, обращается к одной и той же конкретной и целостной действительности. Одно и то же наблюдение, например наблюдение над прохождением небесного светила через меридиан, может послужить для астрономических и психологических выводов. Один и тот же факт, например аренда земли, может быть объектом политико-экономического или юридического исследования. Поэтому различие наук между собой в существенной мере покоится на различии методов, подходов к действительности. Каждая наука имеет свой особый план, и в этом плане она стремится воспроизвести действительность. При этом каждая наука строит конкретную действительность со всем ее богатством форм, отношений и зависимостей как результат сочетания простейших элементов и простейших абстракций. Психология стремится разложить сознание на простейшие элементы. Химия разрешает ту же самую задачу по отношению к веществу. Там, где мы не можем на деле разложить действительность на простейшие элементы, нам на помощь приходит абстракция. В общественных науках роль абстракции в особенности велика. Большим или меньшим совершенством абстракции определяется зрелость той или иной общественной науки. Маркс великолепно выясняет это на примере экономической науки.
Казалось бы, говорит он, совершенно естественно начинать исследование с конкретной совокупности, с населения, живущего и производящего в определенных географических условиях; но население — пустая абстракция вне составляющих его классов, последние в свою очередь — ничто вне условий их существования, каковыми являются заработная плата, прибыль, рента; анализ же последних предполагает простейшие категории цены, стоимости, наконец — товара. Исходя из этих простейших определений, политэконом воссоздает ту же конкретную совокупность, но уже не как хаотическое, расплывчатое целое, а как единство, богатое внутренними зависимостями и отношениями. Маркс добавляет при этом, что историческое развитие науки шло как раз обратным путем: экономисты XVII в. начинали с конкретного — с наций, государства, населения, чтобы прийти затем к ренте, прибыли, заработной плате, цене и стоимости. Однако то, что было исторически неизбежным, отнюдь не является методологически правильным[1].
Эти замечания всецело применимы к общей теории права. И в данном случае конкретная совокупность — общество, население, государство — должна явиться результатом и конечной ступенью наших рассуждений, но не их исходным пунктом. Идя от простейшего к более сложному, от процесса в чистом виде к его более конкретным формам, мы следуем методологически отчетливым и поэтому более правильным путем, чем когда мы двигаемся ощупью, имея перед собой лишь расплывчатый и нерасчлененный образ конкретного целого.
Второе методологическое замечание, которое надлежит здесь сделать, касается одной особенности социальных наук, вернее — тех понятий, которыми они пользуются. Если мы возьмем какое-либо естественнонаучное понятие, например понятие энергии, то мы можем, разумеется, точно установить хронологический момент, когда оно появилось. Однако эта дата имеет значение лишь для истории науки и культуры. В естественнонаучном исследовании как таковом применение этого понятия не связано никакими хронологическими рамками. Закон превращения энергии действовал до появления человека и будет действовать с прекращением на Земле всякой жизни. Он стоит вне времени; это — вечный закон. Можно ставить вопрос, когда был открыт закон превращения энергии, но бессмысленно задаваться вопросом, с какого времени датируются те отношения, которые он выражает.
Если теперь мы обратимся к общественным наукам, хотя бы к политической экономии, и возьмем одно из основных ее понятий, например стоимость, то нам сразу бросится в глаза, что исторично не только понятие как элемент нашего мышления, но что в pendant к истории понятия, составляющей часть истории экономических учений, мы имеем реальную историю стоимости, т. е. развитие человеческих отношений, постепенно сделавших это понятие исторической действительностью[2].
Мы знаем точно, какие материальные условия необходимы для того, чтобы это «идеальное», «воображаемое» свойство вещи приобрело «реальное», и притом решающее, значение по сравнению с естественными свойствами, превратив продукт труда из явления натурального в явление социальное. Мы знаем, таким образом, реальный исторический субстрат тех познавательных абстракций, которыми мы пользуемся, и вместе с тем мы убеждаемся, что пределы, в которых применение этой абстракции имеет смысл, совпадают с рамками реального исторического развития и ими определяются. Другой пример, приводимый Марксом, показывает это особенно наглядно. Труд как простейшее отношение человека к природе встречается на всех без исключения стадиях развития; но как экономическая абстракция он появляется сравнительно поздно (сравни последовательность школ — меркантилисты, физиократы, классики). Этому развитию понятия соответствовало реальное развитие экономических отношений, отодвигающее на второй план различие отдельных видов человеческого труда и выдвигающее на их место труд вообще. Таким образом, развитие понятий соответствует реальной диалектике исторического процесса[3]. Возьмем еще один пример уже из области политической экономии. Это — государство. Здесь, с одной стороны, мы можем наблюдать, как понятие государства постепенно приобретает определенность, законченность, развивая всю полноту своих определений, а с другой стороны, как в действительности государство вырастает, «абстрагируется» из родового и феодального общества и превращается в «самодовлеющую», «затыкающую все поры общества» силу.
Таким образом, и право, взятое в его общих определениях, право как форма существует не только в головах и в теориях ученых юристов. Оно имеет параллельно реальную историю, которая развертывается не как система мыслей, но как особая система отношений, в которую люди вступают не потому, что они ее сознательно избрали, а потому, что к этому их вынуждают условия производства. Человек превращается в юридического субъекта в силу той же необходимости, в силу которой натуральный продукт превращается в товар с его загадочным свойством стоимости.
Для мышления, не выходящего за рамки буржуазных условий существования, эта необходимость не может восприниматься иначе, как необходимость естественная; поэтому естественноправовая доктрина сознательно или бессознательно лежит в основе буржуазных теорий права. Школа естественного права не только явилась наиболее яркой выразительницей буржуазной идеологии в ту эпоху, когда буржуазия, выступая как революционный класс, открыто и последовательно формулировала свои требования, но она же, эта школа, дала образец наиболее глубокого и отчетливого понимания правовой формы. Не случайно расцвет естественноправовой доктрины приблизительно совпадает с появлением на сцену великих классиков буржуазной политической экономии. Обе школы поставили себе задачу — формулировать в наиболее общей и потому наиболее абстрактной форме основные условия существования буржуазного общества, которые представлялись им естественными условиями существования всякого общества.
Заслуги естественноправовой доктрины в деле заложения основ современного буржуазного правопорядка должен признать даже такой гонитель ее во славу юридического позитивизма, как Бергбом.
«Оно (естественное право. — Е. П.) потрясло в основе крепостное право и феодальные отношения зависимости, оно проложило путь к освобождению земельной собственности, оно разбило оковы цехов и ограничения торговли... осуществило свободу совести... обеспечило защиту частного права для лиц любого вероисповедания и национальности... оно устранило пытку и упорядочило уголовный процесс» (Bergbohm — «Jurisprudenz und Rechtsphilosophie», стр. 215).
Не имея в виду останавливаться подробнее на смене различных школ в теории права, мы можем отметить некоторый параллелизм развития юридической и экономической мысли. Так, историческое направление в обоих случаях можно рассматривать как проявление феодально-аристократической, отчасти мелкобуржуазно-цеховой реакции. Далее, по мере того как революционный пыл буржуазии во второй половине XIX века окончательно угас, чистота и отчетливость классических доктрин перестают ее привлекать. Буржуазное общество жаждет стабилизации и сильной власти. В центре внимания юридической теории поэтому стоит уже не анализ правовой формы, но проблема обоснования принудительной силы правовых предписаний. Создается своеобразная смесь историзма и юридического позитивизма, который сводится к отрицанию всякого права, кроме официального.
Так называемое «возрождение естественного права» не означает возвращения буржуазной философии права на революционные позиции XVIII века. Во времена Вольтера и Беккариа каждый просвещенный судья считал своей заслугой, если под видом применения закона ему удавалось провести в жизнь взгляды философов, являвшиеся не чем иным, как революционным отрицанием феодального строя. В наше время пророк возрождающегося «естественного права» Р. Штаммлер выдвигает тезис, что «справедливое» право (richtiges Recht) требует прежде всего подчинения позитивно установленному праву, даже если последнее «несправедливо».
Психологическую школу в праве можно сопоставить с психологической школой в политической экономии. И та и другая стремятся перенести объект анализа в сферу субъективных состояний сознания («оценка», «императивно-атрибутивная эмоция»), не видя того, что соответствующие абстрактные категории выражают закономерностью своей логической структуры социальные отношения, скрывающиеся за спиной индивидуумов и выходящие за пределы индивидуального сознания.
Наконец, крайний формализм нормативной школы (Кельзен), несомненно, выражает общее упадочное направление буржуазной научной мысли последнего времени, стремящейся исчерпать себя в бесплодных методических и формально-логических ухищрениях, кокетничая своим полным разрывом с реальной действительностью. В экономической теории соответствующее место займут представители математической школы.
Правовое отношение есть, выражаясь термином Маркса, абстрактное, одностороннее отношение, но в этой односторонности оно появляется не как результат работы ума рассуждающего субъекта, а как продукт развития общества.
«Как и вообще во всякой исторической и общественной науке, так и при развитии экономических категорий надо всегда иметь в виду, что как в действительности, так и в голове данным является субъект — здесь буржуазное общество, и что категории поэтому выражают лишь формы бытия, определения существования, часто лишь отдельные стороны этого определенного общества, этого субъекта»[4].
То, что Маркс говорит здесь об экономических категориях, всецело приложимо к категориям юридическим. Они в своей мнимой всеобщности выражают в действительности отдельную сторону существования определенного исторического субъекта — буржуазного, товаропроизводящего общества.
Наконец, в том же «Введении», которое мы неоднократно цитировали, мы находим у Маркса еще одно глубокое методологическое замечание. Оно касается возможности уяснения смысла предшествующих формаций путем анализа более поздних и, следовательно, более развитых образований. Поняв ренту, говорит он, мы поймем дань, десятину и феодальный оброк. Более развитая форма уясняет нам предшествующие стадии, в которых она фигурирует лишь в качестве эмбриона. Последующая эволюция как бы раскрывает те намеки, которые встречаются в отдельном прошлом.
«Буржуазное общество есть наиболее развитая и многосторонняя историческая организация производства. Категории, выражающие его отношения, понимание его организаций, дают одновременно возможность понять строение и производственные отношения всех отживших общественных форм из обломков и элементов, из которых это общество строится, отчасти продолжая влачить за собой их остатки, которых оно не успело преодолеть, отчасти развивая до полного значения то, что прежде имелось лишь в виде намека»[5].
Применяя вышеприведенные методологические соображения к теории права, мы должны будем начать с анализа правовой формы в ее наиболее абстрактном и чистом виде, переходя постепенно путем усложнения к исторически конкретному. При этом мы должны не упускать из виду, что диалектическое развитие понятий соответствует диалектическому развитию самого исторического процесса. Историческая эволюция несет с собой не только смену содержания норм и смену институтов права, но и развитие правовой формы как таковой. Последняя, появившись на известной ступени культуры, долгое время пребывает в зародышевом состоянии, слабо дифференцированной внутри и не отграничившейся от смежных сфер (нравы, религии). Затем, постепенно развиваясь, она достигает максимального расцвета, максимальной дифференцированности и определенности. Эта высшая стадия развития соответствует определенным экономическим и социальным отношениям. В то же время эта стадия характеризуется появлением системы общих понятий, отражающих теоретически правовую систему как законченное целое.
Соответственно двум циклам культурного развития мы имеем две эпохи кульминационного развития общих правовых понятий: Рим с его системой частного права и XVII–XVIII век в Европе, когда философская мысль раскрыла универсальное значение правовой формы как некую возможность, осуществить которую была призвана буржуазная демократия.
Следовательно, мы можем достичь ясных и исчерпывающих определений, только положив в основу анализа вполне развитую форму права, которая дает истолкование предшествующим, как своим эмбрионам.
Только в этом случае мы постигнем право не как принадлежность абстрактного человеческого общества, но как историческую категорию, отвечающую определенной общественной среде, построенной на противоположности частных интересов.
Примечания
- 1. Сравн. Маркс, «Введение к критике политической экономии», М. 1922, стр. 24.
- 2. Не следует, конечно, думать, что развитие форм стоимости и развитие учения о стоимости совершались одновременно. Наоборот, эти два процесса хронологически далеко не совпадают. Более или менее развитые формы обмена и соответствующие им формы стоимости встречаются в глубокой древности; политическая же экономия есть, как известно, одна из самых молодых наук (Прим. к 3-му изд.).
- 3. Сравн. Маркс, «Введение к критике политической экономии», М. 1922, стр. 26-27.
- 4. Маркс, «Введение к критике политической экономии», М. 1922, стр. 29.
- 5. Маркс, «Введение к критике» и т. д., стр. 28, рус. пер. М., 1922.