Предисловие ко 2-му изданию [Редактировать]
Выпуская в свет свою книжку, я менее всего ожидал, что она потребует второго издания и притом в сравнительно короткий срок. Впрочем, я и сейчас убежден, что если это случилось, то лишь потому, что работа, которая в лучшем случае должна была послужить толчком и материалом для дальнейшей дискуссии, нашла себе применение, на которое автор совершенно не рассчитывал, а именно: в качестве учебного пособия. Этот факт, в свою очередь, объясняется тем, что марксистская литература по общей теории права крайне бедна (да и как не быть ей бедной, когда до последнего времени в марксистских кругах самое существование общей теории права бралось под сомнение).
Как бы там ни было, настоящая работа отнюдь не претендует на почетный титул марксистского руководства по общей теории права. Во-первых, уже по одному тому, что писалась она в значительной мере в порядке самоуяснения; отсюда ее абстрактность и сжатая, местами почти конспективная форма изложения; отсюда же односторонность, неизбежная при концентрации внимания на некоторых сторонах проблемы, представляющихся центральными. Все эти особенности делают книгу мало пригодной в качестве учебного пособия.
И тем не менее, прекрасно сознавая эти недостатки, я все же отказался от мысли исправить их во втором издании. К этому меня побуждают нижеследующие соображения. Марксистская критика общей теории права только еще начинается. Законченные выводы в этой области будут достигнуты не сразу; они должны опираться на основательную проработку каждой из отраслей права в отдельности. А между тем в этом направлении еще очень много осталось сделать. Достаточно указать, что таких, например, областей, как международное право, марксистская критика почти совершенно не коснулась. То же самое относится к процессу и, правда в меньшей степени, к уголовному праву. По истории права мы имеем лишь то, что нам дала общеисторическая марксистская литература. И лишь государственное и гражданское право составляют в этом отношении некоторое счастливое исключение. Марксизм, следовательно, только еще начинает завоевывать новую для него область. Естественно, что это совершается пока что в порядке дискуссии и борьбы различных точек зрения.
Моя книга, поставившая на обсуждение некоторые вопросы общей теории права, и служит преимущественно этой предварительной задаче. Вот почему я решил в основном сохранить прежний характер книги, не пытаясь приблизить ее к тем требованиям, которым должно удовлетворять всякое учебное пособие, но лишь внеся необходимые дополнения, отчасти вызванные указаниями критики.
Несколько предварительных замечаний относительно основных мыслей своей работы я считаю полезным сделать здесь же в предисловии.
Тов. П. И. Стучка совершенно правильно определил мой подход к общей теории права, как «попытку сближения формы права и формы товара». Насколько я могу судить по отзывам, эта мысль, несмотря на отдельные оговорки, в основе своей была признана удачной и плодотворной. Дело объясняется конечно тем, что мне в данном случае не пришлось открывать никаких Америк. В марксистской литературе и в первую очередь у самого Маркса можно найти достаточно элементов вышеуказанного сближения. Кроме тех цитат из Маркса, которые приведены у меня в книге, достаточно указать еще хотя бы главу «Нравственность и право. Равенство» из «Анти-Дюринга». Там Энгельс дает совершенно отчетливую формулировку той связи, которая существует между принципом равенства и законом стоимости, оговариваясь, что «это объяснение современных представлений о равенстве из экономических условий буржуазного общества было развито впервые Марксом в «Капитале» (Энгельс — «Анти-Дюринг», 2-е нем. изд., стр. 102). Оставалось, следовательно, свести воедино отдельные мысли, брошенные Марксом и Энгельсом, и постараться продумать некоторые вытекающие из них следствия. Только в этом и состояла задача. Основное же положение, а именно, что субъект права юридических теорий стоит в каком-то весьма близком отношении к товаровладельцу, незачем было вторично доказывать после Маркса.
Точно так же ничего нового не заключал в себе и дальнейший вывод, а именно, что та философия права, которая полагала в основу категорию субъекта с его способностью к самоопределению (а никакой другой последовательной системы философии права буржуазная наука не выдвинула), есть, в сущности, философия товарного хозяйства, устанавливающая наиболее общие, наиболее абстрактные условия, при которых обмен может совершаться согласно закону стоимости, а эксплуатация протекать в формах «свободного договора». Этот взгляд лежит в основе той критики, которую коммунизм направлял и направляет против буржуазной идеологии свободы и равенства и против буржуазной формальной демократии, где «республика рынка» прикрывает собой «деспотию фабрики». Этот взгляд приводит нас к убеждению, что защита так называемых абстрактных основ правового строя есть наиболее общая форма защиты классовых интересов буржуазии и т. д. и т. п. Но если марксов анализ формы товара и связанной с ним формы субъекта нашел себе широкое применение как средство критики буржуазной юридической идеологии, то он совершенно не был использован для изучения правовой надстройки как объективного явления. Этому препятствовало прежде всего то обстоятельство, что у тех немногих марксистов, которые занимались вопросами права, центральным, основным и единственно характерным признаком правовых явлений бесспорно считался момент принудительного социального (государственного) регулирования. Казалось, что только эта точка зрения обеспечивает научный, т. е. социологический и исторический подход к проблеме права в противоположность идеалистическим, чисто спекулятивным системам философии права, полагающим в основу концепцию субъекта с его способностью к самоопределению. При этом естественно было думать, что марксова критика субъекта прав, вытекающая непосредственно из анализа формы товара, не имеет никакого отношения к общей теории права, ибо ведь внешнее принудительное регулирование отношений товаровладельцев составляет лишь незначительную часть социального регулирования вообще.
Другими словами, все то, что можно извлечь из марксовой концепции «Waarenhüter‘а», «воля которого находится в вещах», казалось, с этой точки зрения, пригодным только для одной сравнительно узкой области, для так называемого оборотного права буржуазного общества, и совершенно непригодным для прочих областей права (государственное, уголовное etc.) и для других исторических формаций, например рабовладельческой, феодальной etc.: т. е., с одной стороны, значение Марксова анализа ограничивалось лишь одной специальной областью права, а с другой стороны, его данные использовались только для разоблачения буржуазной идеологии свободы и равенства, только для критики формальной демократии, но не для уяснения основных принципиальных свойств юридической надстройки как объективного явления. При этом упускались из виду две вещи: во-первых, что принцип правосубъективности (под этим мы понимаем формальные начала равенства и свободы, принцип автономии личности etc.) не только есть орудие обмана и продукт лицемерия буржуазии, поскольку он противопоставляется пролетарской борьбе за уничтожение классов, но в то же время — реально действующий принцип, воплощаемый буржуазным обществом, когда оно рождается из феодально-патриархального и разрушает последнее, — и, во-вторых, что победа этого начала есть не только и не столько процесс идеологический (т. е. относящийся целиком к истории идей, воззрений etc.), сколько реальный процесс юридизации человеческих отношений, идущий вслед за развитием товарно-денежного (а в европейской истории капиталистического) хозяйства и влекущий глубокие всесторонние изменения объективного характера. Сюда относятся: возникновение и упрочение частной собственности, универсализация ее в отношении как субъектов, так и всех возможных объектов, освобождение земли от отношений господства и подчинения, превращение всякой собственности в собственность мобильную, развитие и господство обязательственных отношений, наконец, отделение политической власти как особой силы, рядом с которой появляется чисто экономическая власть денег, и вытекающее отсюда более или менее четкое разделение сферы публичных и частных отношений, публичного и частного права.
Таким образом, если анализ формы товара вскрывает конкретный исторический смысл категории субъекта и обнажает основу абстрактных схем юридической идеологии, то исторический процесс развития товарно-денежного и товарно-капиталистического хозяйства сопровождается реализацией этих схем в виде конкретной юридической надстройки. В той мере, в какой отношения между людьми строятся как отношения субъектов, мы имеем налицо условие для развития юридической надстройки с ее формальными законами, судами, процессами, адвокатами и проч.
Отсюда вытекает, что основные черты буржуазного частного права суть в то же время наиболее характерные определяющие черты правовой надстройки вообще. Если на ранних ступенях развития эквивалентный обмен в форме возмездия и выкупа причиненного вреда порождает наиболее примитивную юридическую форму, которую мы находим в так называемых варварских «правдах», то в будущем остатки эквивалентного обмена в сфере распределения, которые сохранятся и при социалистической организации производства (до перехода к развернутому коммунизму), заставят социалистическое общество, — как это предсказывал Маркс, — временно замкнуться в «узких горизонтах буржуазного права». Между этими двумя крайними точками протекает развитие правовой формы, которое достигает кульминационного пункта в буржуазно-капиталистическом обществе. Этот процесс можно охарактеризовать также как разложение органических патриархальных отношений и замену их отношениями юридическими, т. е. отношениями формально равноправных субъектов. Разложение патриархальной семьи, где pater familias был собственником рабочей силы жены и детей, и превращение ее в семью договорную, где супруги заключают между собой имущественный контракт, а дети (как например на американских фермах) получают от отца заработную плату, — вот один из типичнейших примеров этой эволюции. Развитие товарно-денежных отношений толкает эту эволюцию вперед. Сфера оборота, сфера, охватываемая формулой Т—Д, Д—Т, играет ведущую роль. Торговое право по отношению к гражданскому праву выполняет ту же функцию, что гражданское право по отношению ко всем остальным областям, т. е. оно указывает ему путь развития. Таким образом, с одной стороны, торговое право есть специфическая область, имеющая значение только для людей, сделавших своей профессией превращение товара в денежную форму и обратно; с другой стороны, это — само гражданское право в его динамике, в его движении к тем наиболее чистым схемам, из которых вытравлен всякий след органического, к тем схемам, где юридический субъект выступает в своей завершенной форме как необходимое и неизбежное дополнение к товару.
Таким образом, принцип правосубъективности и заложенная в нем схематика, — которая для буржуазной юриспруденции представляется априорной схематикой человеческой воли, — вытекают с абсолютной неизбежностью из условий товарно-денежного хозяйства. Узко эмпирическое и техническое понимание связи этих двух моментов выражается в рассуждениях на тему, что развитие торговли требует гарантий собственности, хороших судов, хорошей полиции и т. д. Но при более глубоком взгляде на вещи ясно, что не только те или иные технические приспособления государственного аппарата вырастают на почве рынка, но что между самими категориями товарно-денежного хозяйства и юридической формой существует неразрывная внутренняя связь. В обществе, где существуют деньги, где следовательно частный отдельный труд становится общественным только через посредство всеобщего эквивалента, уже имеются налицо условия для юридической формы с ее противоположностями — между субъективным и объективным, частным и публичным.
Только в таком обществе политическая власть получает возможность противопоставить себя чисто экономической власти, которая отчетливее всего выступает как власть денег. Вместе с этим становится возможной и форма закона. Следовательно, для анализа основных определений права нет надобности исходить из понятия закона и пользоваться им как путеводной нитью, ибо само понятие закона (как веления политической власти) есть принадлежность такой стадии развития, где произошло и укрепилось разделение общества на гражданское и политическое и где, следовательно, уже реализовались основные моменты правовой формы.
«Создание политического государства, — говорит Маркс, — и разложение гражданского общества на независимых индивидов (взаимоотношение которых есть право, подобно тому как взаимоотношение людей — членов сословий и цехов — было привилегией) совершаются одним и тем же актом».
Из вышеизложенного, разумеется, отнюдь не вытекает, будто я рассматриваю форму права как «простое отражение чистейшей идеологии» (см. П. И. Стучка. Предисловие к третьему изданию его книги «Революционная роль права и государства», стр. V). Мне кажется, что в этом отношении я выразился довольно ясно:
«право как форма существует не только в головах и в теориях ученых юристов. Оно имеет параллельно реальную историю, которая развертывается не как система мыслей, но как особая система отношений» («Общая теория» etc., стр. 24)[1].
В другом месте я говорю о правовых понятиях, которые теоретически отражают «правовую систему как систему отношений» (ibid., стр. 28)[2]. Иначе говоря: форма права, выраженная путем логических абстракций, есть продукт реальной или конкретной (как выражается т. Стучка) правовой формы, реального опосредствования производственных отношений. Я не только указал, что генезис правовой формы следует искать в отношениях обмена, но и выделил тот момент, который, с моей точки зрения, представляет собой наиболее полную реализацию правовой формы, а именно — суд и судебный процесс.
Само собой понятно, что при развитии каждого юридического отношения в головах его участников присутствуют различные, более или менее оформленные идеологические представления о себе как субъекте, о своих правах и обязанностях, о «свободе» своих действий, о рамках закона etc. Однако практический смысл юридических отношений, конечно, не в этих субъективных состояниях сознания. Пока товаровладелец еще только сознает себя товаровладельцем — он еще не опосредствовал экономического отношения обмена со всеми его дальнейшими последствиями, которые ускользают от его сознания и воли. Юридическое опосредствование совершается в момент сделки. Но торговая сделка это уже не есть явление психологического порядка; это не есть «идея» и «форма сознания», это объективный экономический факт — экономическое отношение, с которым неразрывно связана столь же объективная юридическая его форма.
Более или менее беспрепятственное движение общественного производства и воспроизводства, — которое в товаропроизводящем обществе формально совершается путем ряда частных сделок, — вот глубоко практическая цель правового опосредствования. Ее нельзя достигнуть с помощью одних только форм сознания, т. е. моментов чисто субъективных: нужны точные масштабы, нужны законы, нужно их толкование, нужна казуистика, нужны суды и принудительное исполнение решений. Уже по этому одному нельзя при рассмотрении формы права ограничиваться «чистой идеологией» и не принимать во внимание весь этот объективно существующий аппарат. Всякий правовой эффект, например решение правового спора, есть объективный факт, расположенный вне сознания каждого из участников, так же как и то хозяйственное явление, которое в данном случае опосредствуется правом.
Другой упрек, который мне делает т. Стучка, а именно, будто я признаю существование права только в буржуазном обществе, я принимаю, но с известными оговорками. Действительно, я утверждал и продолжаю утверждать, что наиболее развитое, всестороннее и законченное правовое опосредствование порождается отношениями товаропроизводителей; что, следовательно, всякая общая теория права и всякая «чистая юриспруденция» есть одностороннее, абстрагированное от всех прочих условий описание отношений людей, выступающих на рынке в роли товаровладельцев. Но ведь развитая и законченная форма не исключает неразвитых и зачаточных форм, а, наоборот, их предполагает. Так обстоит, например, дело с частной собственностью: только момент свободы отчуждения раскрывает в полной мере принципиальную сущность этого института, хотя несомненно, что собственность как присвоение существует раньше не только развитых, но даже и самых зачаточных форм обмена. Собственность как присвоение есть естественное следствие всякого способа производства; но только внутри определенной общественной формации собственность принимает свою логически-простейшую и универсальную форму частной собственности, в которой она определяется как простое условие непрерывной циркуляции стоимости по формуле Т—Д, Д—Т.
Точно так же обстоит дело с отношением эксплуатации. Оно, разумеется, вовсе не связано с меновыми отношениями и мыслимо при натуральной форме хозяйства. Но только в буржуазно-капиталистическом обществе, где пролетарий выступает в качестве субъекта, располагающего своей рабочей силой как товаром, экономическое отношение эксплуатации опосредствуется юридически в форме договора.
С этим именно связан тот факт, что в буржуазном обществе, в противоположность рабовладельческому и крепостническому, правовая форма приобретает универсальное значение, юридическая идеология становится идеологией по преимуществу, а защита классовых интересов эксплуататоров выступает всего успешнее как защита абстрактных начал правосубъективности.
Одним словом, смысл моего исследования вовсе не сводится к тому, чтобы закрыть для марксистской теории права доступ к тем историческим периодам, которые не знали развитого товарно-капиталистического хозяйства. Наоборот, я стремился и стремлюсь облегчить понимание тех зачаточных форм, которые мы находим в эти эпохи, и связать их общей линией развития с более развитыми формами. Насколько моя точка зрения окажется плодотворной, покажет будущее.
Само собой понятно, что в своем кратком очерке я мог только наметить основные черты исторического и диалектического развития правовой формы, пользуясь главным образом теми мыслями, которые я нашел у Маркса. В мою задачу не входило решать все проблемы теории права или хотя бы даже некоторые из них. Я хотел только показать, под каким углом зрения к ним можно подойти и как их можно поставить. Я удовлетворен уже тем, что среди товарищей-марксистов нашлись люди, которым мой подход к вопросам права показался интересным и кое-что обещающим. Это еще в большей мере укрепляет желание вести работу в избранном направлении.