Речь Андрея Ивановича Желябова на процессе по делу о 1 марта 1881 г.

«Итак, мы, переиспытав разные способы действовать на пользу народа, в начале 70-х годов избрали одно из средств, именно положение рабочего человека, с целью мирной пропаганды социалистических идей. Движение крайне безобидное по средствам своим, и чем оно окончилось? Оно разбилось исключительно о многочисленные преграды, которые встретило в лице тюрем и ссылок. Движение, совершенно бескровное, отвергающее насилие, не революционное, а мирное, было подавлено. Я принимал участие в этом самом движении, и это участие поставлено мне прокурором в вину. Я желаю выяснить характер движения, за которое несу в настоящее время ответ».

Христос и мы

«Не вялая, бессильная, бескровная любовь погибающих, а любовь-мощь, любовь-пламя, любовь-надежда, вышедшая из пропасти зла и мрака, — вот какая любовь переустроит, изменит, сожжет мир и душу человека.

Пролетариат, сын отчаяния, полон гнева и огня мщения. И этот гнев выше всякой небесной любви, ибо только он родит царство Христа на земле.

Наши пулеметы на фронтах выше евангельских слов. Красный солдат выше святого.

Ибо то, о чем они только думали, мы делаем.

Люди видели в Христе бога, мы знаем его как своего друга.

Не ваш он, храмы и жрецы, а наш. Он давно мертв, но мы делаем его дело — и он жив в нас».

Недреманное око

«И пошел он по судебно-административному полю гоголем похаживать. Ходит да посвистывает: берегись! в ложке воды утоплю! (…)

Идет дальше, слышит: «Мздоимцы, Прокурор Куролесыч, одолели! мздоимцы! лихоимцы! кривотолки! Прелюбодеи!»

— Где мздоимцы? какие лихоимцы? никаких я мздоимцев не вижу! Это вы нарочно, такие-сякие, кричите, чтобы авторитеты подрывать... Взять его под арест!

Еще дальше идет; слышит: «Добро казенное и общественное врозь тащат! Чего вы, Прокурор Куролесыч, смотрите! Вон они, хищники-то, вон!»

— Где хищники? Кто казенное добро тащит?

— Вон хищники! вон они! Вон он какой домино на краденые деньги взбодрил! А тот вон — ишь сколько тысяч десятин земли у казны украл!

— Врешь ты, такой-сякой! Это не хищники, а собственники! Они своим имуществом спокойно владеют, и все документы у них налицо. Это вы нарочно, бездельники, кричите, чтобы принцип собственности подрывать! Взять его под арест!

Дальше — больше. «Жена мужу жизнь с утра до вечера точит!» — «Муж жену в гроб, того гляди, заколотит!» — «Ни за чем вы, Прокурор Куролесыч, не смотрите!»

— Я-то не смотрю? А ты видел ли, какое у меня око? Одно оно у меня, но — ах, как далеко я им вижу! Так далеко, что и твою, бездельникову, душу насквозь понимаю! И знаю, чего вам, негодникам, хочется: семейный союз вам хочется подорвать! Взять его под арест!»

«Назад к Канту!», или Вирус неокантианства в российской юридической науке

«Можно, следовательно, сколько угодно говорить об относительно прогрессивном характере российской неокантианской философии права и в ее дореволюционной, и в постсоветской формах, однако нет сомнений в том, что в конечном итоге она в гораздо большей степени служит делу сохранения существующего социального порядка (глобального классового общества в целом и российского “паракапитализма” в частности), чем цели его радикального преобразования. Неокантианская политико-правовая идеология набрасывает “покров любви” на буржуазную действительность, формирует иллюзорные представления о тех конкретных социальных идеалах, к которым могут и должны стремиться люди, живущие в условиях капитализма. Она обещает то, чего капитализм объективно не может дать, и затемняет понимание объективных законов функционирования политико-правовой системы. (...) Самые правильные слова и самые возвышенные социальные чаяния — человеческое достоинство, свобода, равенство, социализм — оказываются у российских неокантианцев, даже самых прогрессивных, как сказал бы Ленин, всего лишь “звонкой либеральной фразой”, коль скоро пути осуществления этих идеалов мыслятся ими в строгих рамках законопослушного поведения и непременно в формах “правового государства”. Эта идеология канализирует социальную активность в безопасное русло, ибо она, как когда-то и сам Кант, начинает c констатации “безусловной свободы”, а в итоге, как правило, заканчивает призывом к безусловному повиновению».

Письмо Е. Д. Стасовой и товарищам в московской тюрьме

«Вопрос об адвокате. Адвокатов надо брать в ежовые рукавицы и ставить в осадное положение, ибо эта интеллигентская сволочь часто паскудничает. Заранее им объявлять: если ты, сукин сын, позволишь себе хоть самомалейшее неприличие или политический оппортунизм (говорить о неразвитости, о неверности социализма, об увлечении, об отрицании социал-демократами насилия, о мирном характере их учения и движения и т. д. или хоть что-либо подобное), то я, подсудимый, тебя оборву тут же публично, назову подлецом, заявлю, что отказываюсь от такой зашиты и т. д. И приводить эти угрозы в исполнение. Брать адвокатов только умных, других не надо. Заранее объявлять им: исключительно критиковать и “ловить” свидетелей и прокурора на вопросе проверки фактов и подстроенности обвинения, исключительно дискредитировать шемякинские стороны суда. Даже умный либеральный адвокат архисклонен сказать или намекнуть на мирный характер социал-демократического движения, на признание его культурной роли даже людьми вроде Ад. Вагнеров etc. Все подобные поползновения надо пресечь в корне. Юристы самые реакционные люди, как говорил, кажется, Бебель. (…) … все же лучше адвокатов бояться и не верить им, особенно если они скажут, что они социал-демократы и члены партии...».

От протеста — к сопротивлению

«Давайте поставим точки над “i”. Чего хочет политическая власть? Та власть, что осуждает бросающих камни демонстрантов и поджоги, но не оголтелую шпрингеровскую пропаганду, не бомбардировки Вьетнама, не террор в Иране, не пытки в ЮАР. Та власть, которая может — по закону — экспроприировать Шпрингера, но вместо этого создает “большую коалицию”. Та власть, которая может в СМИ рассказать правду о газетах “Бильд” и “Берлинер цайтунг”, но вместо этого распространяет ложь о студентах. Та власть, что лицемерно осуждает насилие и привержена “двойному стандарту”, что стремится именно к тому, чего мы, вышедшие в эти дни на улицы — с камнями и без камней — вовсе не хотим: навязать нам судьбу бессильных, лишенных самостоятельности масс, навязать нам роль никому не страшной оппозиции, навязать нам демократические игры в песочнице как нашу судьбу. А если дело примет серьезный оборот — чрезвычайное положение».

За что я люблю народовольцев

«Свою статью о народовольцах адвокат Кучерена назвал “Когда люди плачут  — желябовы смеются”. Это — цитата из обвинительной речи Муравьева по делу 1 марта. Самоотверженные борцы против тирании для Кучерены — нелюди, “преступная шайка маргинализированных элементов”, а “мерзавец Муравьев” — герой, “великий русский юрист”. Тем самым Кучерена не только противопоставил себя корифеям отечественной адвокатуры, таким, как В. Д. Спасович и Д. В. Стасов, Ф. Н. Плевако и Н. П. Карабчевский, А. И. Урусов и С. А. Андреевский, В. И. Танеев и П. А. Александров, которые защищали идеалы и самые личности народников. Он, как и его единомышленники — историки, беллетристы, режиссеры, — противопоставляет фактам и документам лишь дилетантский “клеветон” с конъюнктурным “фимиазмом”. А я верую: тот, кто знает историю “Народной воли”, кто прочтет хотя бы судебные речи и предсмертные письма ее героев, не сможет бросить в них камнем — рука не поднимется. Да и совесть не позволит».

Государство — это мы

«Мы идем и идем к социализму, мы наступаем и отступаем, берем и отдаем, но идем.

Вся наша сила в нашей способности организовать бесформенное, в нашей железной воле к победе, в нашем сознании, что не победить мы не можем. Не победить — это смерть!

Мы рыцари жизни, мы дети грязной безумной земли. Но мы хотим и мы сможем довести ее от низа до неба.

Мужество — самая основная черта характера пролетариата. Мужество же есть воля, а воля рождает знание и любовь к миру. Воля покоряет природу и выводит ее из оцепенения к высшей активности, к напряженному биению всех окаменевших сил».

Эскиз диалектического правопонимания

«Итак, право есть нормативный способ социального управления, которым властный субъект, заинтересованный в сохранении единства социума, санкционирует (устанавливает и поддерживает) правила общения, составляющие необходимый, с его точки зрения, социальный порядок, путем отрицания произвола и утверждения в общении субъектов объективной воли, выражающей закон их поведения и подчиняющей ему, как позитивному закону, их индивидуальную волю.

(...)

Человечество в своем историческом развитии проходит путь от догосударственной организации управления, через государственную его организацию к будущему постгосударственному управлению. Соответственно данным ступеням общественного развития определяются видовые особенности права, виды права. Первой ступени соответствует первобытное право. Второй ступени развития отвечает юридическое право, которое, в свою очередь, подразделяется на рабовладельческое, феодальное и буржуазное право. Наконец, для права на третьей ступени развития общества подходит его определение как гуманистического права — термин, уже введенный в научный оборот, однако не вполне корректно используемый в теории права».

Исключительное положение

«В этом сопоставлении — вся история нашего законодательства о борьбе с крамолой; в нем — величайшая трагедия русской государственной и общественной жизни. Будущий историк, — если он захочет объективно разобраться в бесконечно сложных событиях пережитой нами эпохи,если он захочет понять непримиримую ненависть и безумное ожесточение масс, на почве которых создалась анархия кровавого террора, — этот историк, разумеется, вспомнит, что то поколение, на долю которого выпала тяжелая историческая задача обновления государственного уклада России, является больным, политически и морально развращенным поколением, — поколением, которое не видало иного государственного порядка, кроме порядка чрезвычайных, исключительных по своей жестокости, полицейских мер и «лишь по книгам знает об общих законах Российской Империи»...

Для того, чтобы составить себе хотя бы приблизительное представление о той роли, какую сыграло в общественной жизни России Положение 14 августа, достаточно остановиться на следующих — красноречивых и страшных в своей простоте — исторических фактах.

4 сентября 1881 г. в состоянии усиленной охраны объявлены губернии: Петербургская, Московская, Харьковская, Полтавская, Черниговская, Киевская, Волынская, Подольская, Херсонская, и Бессарабская; градоначальства: Одесское, Таганрогское и Керчь-Еникальское; уезды: Симферопольский, Евпаторийский, Ялтинский, Феодосийский, Перекопский и гор. Бердянск Таврической губернии; город Воронеж с уездом, города Ростов-на-Дону и Мариуполь Екатеринославской губернии, — а с 1882 г. и гор. Николаев. До 1905 г., т. е. до начала революционной эпохи, в состоянии усиленной охраны остаются непрерывно в течение 24 лет губернии: Петербургская, Московская, Харьковская, Киевская, Волынская и Подольская; градоначальства: Одесское и Таганрогское; города: Ростов-на-Дону и Николаев. В 1901 г., при первых признаках надвигающейся революции, усиленная охрана охватывает почти всю Россию; так, уже в 1901 г. она вводится почти одновременно в губерниях: Полтавской, Самарской, Виленской, Владимирской, Лифляндской, Минской, Могилевской, Витебской, Гродненской, Казанской, Ярославской, Томской, Нижегородской, Саратовской, Тифлисской, Бакинской и Бессарабской.

Само собою понятно, что усиленной охране не удается остановить революционной волны. В 1905 г. усиленная охрана уступает место чрезвычайной охране и военному положению. И что всего знаменательнее, чрезвычайная охрана и военное положение прежде всего вводятся именно в тех губерниях, которые в течении 25 лет непрерывно охранялись от революции усиленной охраной, — в губерниях Петербургской, Московской, Харьковской, Киевской, в градоначальствах: Одесском и Николаевском, в области Войска Донского...

Можно ли найти лучшее доказательство совершенного бессилия усиленной охраны как нормального и длительного средства политической профилактики?!

В настоящее время исключительное положение, в той или иной его форме, действует в России повсеместно. Будучи исключительным по характеру полномочий, предоставляемых им администрации, исключительное положение является нормальным и общим режимом управления по пространству своего действия и продолжительности своего применения. Именно потому вопрос об исключительном положении — de lege lata и de lege ferenda — является одним из наиболее важных вопросов политической жизни России».