Верховенство бесправия. Рассуждения о миражах и препятствиях демократии [Редактировать]

От автора

Текст был написан в декабре 2011 года для одного так и не вышедшего в свет издания. Перед направлением в редакцию «Критики права» в него были внесены незначительные изменения: слегка обновлены данные, касающиеся толкования действующего законодательства, а также вырезаны фрагменты, содержавшие указание на возможность прямого политического решения рассматриваемой в статье проблемы. «Сегодня самое честное и справедливое право — то, которое творится и отвоевывается на улицах», «нужно брать политическую власть … нравится это кому или нет», — указывалось в изначальной редакции статьи. Теперь автор сомневается в перспективах известных на сегодняшний день форм политической борьбы, полагая, что в условиях глубочайшего глобального кризиса, который переживают современные международный и национальные правопорядки, как революционные, так и реформистские методы, с успехом применявшиеся в прошлом столетии, способны приводить лишь к разрушению существующих институтов, но не способны формировать конструктивный и работающий порядок. Выход, возможно, лежит за рамками традиционных политических рецептов, однако это тема для отдельной статьи…

Вопрос о демократии как некоем способе общежития, о демократии как отношении и политическом режиме, о пределах демократии наконец, как представляется, тем или иным образом влечет за собой и постановку вопроса о границах, отделяющих так называемый «первый» мир от так называемого «третьего» мира, пространство свободы и благополучия от пространства зависимости и нужды, безопасную зону от зоны насилия и произвола. Смысл вопросу придает тот очевидный факт, что, противопоставляемые друг другу, эти пространства / миры являются совершенно условными и существуют не где-то в параллельных реальностях, а совсем рядом, одновременно и вместе, своим противоречивым единством составляя единый и единственно существующий в одно и то же время социальный порядок. Особенности этого социального порядка — и есть те условия, препятствия и пределы демократии, которые выливаются в то или иное состояние распространенности и качество реализации конституирующих ее политических и правовых институтов. Понять сущность указанного разделения, выделить сопутствующие и способствующие этому разделению инструменты — шаг, необходимый как для адекватной критики господствующих сегодня моделей общественно-политического устройства, так и для выстраивания собственного демократического проекта.

Пожалуй, достаточно лишь бегло взглянуть на окружающую действительность, чтобы убедиться, что два «мира», два условных вида бытия, а равно фундаментальное разделение пространства, в котором царит относительная свобода — жизнедеятельности, высказывания и т. д., — с одной стороны, и пространства, в которой эта свобода максимально сжата, сужена, с другой стороны, проявляются кругом, как на макроуровне взаимоотношений государств, наций, иных международных акторов, так и на микроуровне повседневной жизни отдельных членов отдельного общества. Это та система, которую принято называть системой империализма, с абсолютно неравным положением одних государств по отношению к другим государствам и народам. Это отношения властей предержащих и народных масс, выходящие за пределы просто отношений власти-подчинения и отражающие кардинальное несовпадение образов жизни, потребностей, мест физического нахождения, самосознания тех и других. Это сила собственника предприятия в соотношении со слабостью трудового коллектива. Это ничтожное положение проклинаемого национального меньшинства в зараженной ура-патриотизмом стране. И весьма важно в таком разделении то, что оно очень часто выступает не только и не столько как некий порочный факт несовершенного мироустройства, но как нормальное, узаконенное отношение, реализация законного права соответствующих субъектов.

Безусловно, перечисленные выше отношения могут быть прочитаны и объяснены с политэкономической точки зрения выявления материальных интересов и места их участников в общественной системе производства/распределения, однако, как представляется, проблема границ демократии требует не только такого описания, но и обращения к правовому ее содержанию. В современном мире право, быть может, играет ту мнимую роль, которую оно не играло в предшествующие эпохи. Право к началу XXI века перестало быть просто системой тех или иных правил поведения и, возможно, для формулировки его понятия уже недостаточно и признания того, что обозначаемое им явление есть, прежде всего, в своей основе, специфическое общественное отношение[1]. Право, абстрактный Закон с большой буквы, сегодня выступает в качестве одного из мощнейших и влиятельнейших идеологических концептов, служащих основанием и оправданием сомнительных политических практик, выражающихся в лишении собственности целых народов и социальных слоев, принуждении формально суверенных государственных образований к принятию тех или иных решений либо к отказу от тех или иных действий, наконец, в затыкании ртов оппозиции внутри национальных границ. То внимание, которое уделяется правящими классами этой в высшей степени относительной идее, хорошо видно в артикуляции ими таких идеологем, как «верховенство права» / «правовое государство» (rule of law, Rechtsstaat) и специфически российская «диктатура закона»[2]. Будучи не чем иным, как химерами буржуазной государственности, эти идеологемы активно используются для репрезентации интересов вполне определенных социальных групп в качестве общесоциальных, нейтральных, рациональных, а соответствующего социального порядка — в качестве предназначенного на вечные времена. «Закон плох, но это закон», «Наша демократия несовершенна, но ведь мы и сами несовершенны, это наша демократия, и другой у нас не будет» — так можно обозначить суть сообщения, которое не устают передавать нам те, кто под себя пишет правовую картину мира, кто использует свою силу для установления всеобщих стандартов и норм, ограничения прав и применения наказаний.

Правовая картина мира — вот условная карта, на которой пунктирами и штрихами обозначены пределы демократии, зоны (в т. ч. в буквальном географическом смысле) с различными правовыми режимами, с различной степенью свободы и включенности в пространство Закона. Особое место в этой картине / карте занимают аномальные пространства и социальные группы, как бы исключенные из естественного жизненного хода, поставленные в положение вне закона, в положение преступников: «государства-изгои»[3] (Иран, КНДР и др.), «неграждане» (в Латвии, Эстонии), заключенные секретных тюрем (в США и по всему миру), нелегальные иммигранты и т. п. С одной стороны, нельзя сказать, что такое положение вещей является чем-то совершенно новым, не имеющим исторических прецедентов: истории известны случаи вынесения за скобки правопорядка целых народов, как, например, это было в колониальную эпоху[4]. С другой стороны, как справедливо отмечает Дж. Агамбен, «чрезвычайное положение все в большей мере тяготеет к тому, чтобы стать доминирующей правительственной парадигмой в современной политике»[5], или даже — это чрезвычайное становится (или уже давно стало?) нормой, маркером привычного законного порядка общественных отношений. Состояние войны, экономической блокады, бойкота, лишение отдельных категорий населения надлежащей правовой защиты, исключение тех или иных субъектов международных отношений из неофициальных (или вполне официальных) списков «демократий» — знаки времени, которые преподносятся нам «мировым сообществом», нашими правительствами, современными философами и СМИ в качестве условий социального мира, условий крайне хрупкого и ненадежного состояния безопасности, неприкосновенности, невмешательства в жизнь каждого из нас. Грубо говоря, пока в соседнем дворе пинают бесправного беднягу, тебе следует молчать, ведь он — бесправный, находящийся вне закона, и то, что делают с ним, должно быть понято как гарантия твоего собственного благополучия. Таким образом, совершенно чуждый большинству людей в мире правопорядок, с одной стороны, становится возможным благодаря каждодневному соучастию миллионов в игре по составляющим его правилам, а с другой стороны, совсем не требует нашего участия в каких-либо делах, не связанных с его утверждением и дальнейшей легитимацией. Классу господ нужно твое молчаливое соучастие в их преступлениях, но вовсе не нужна низовая активность, прямо не одобренная и не инспирированная Кремлем, Белым домом, теми или иными «клубами» для сильных мира сего.

В рамках такого правопорядка и, казалось бы, безусловные права и свободы постепенно лишаются этого своего качества. Якобы в целях конкретизации правоприменительной практики и обеспечения стабильности правового регулирования отдельные положения еще одной химеры либерального мышления, Конституции, интерпретируются «более детально» и с искажением раскрывающими их содержание законами и подзаконными актами. В результате такой «конкретизации» конституционные положения теряют всякий смысл, начиная воплощаться в жизнь в том виде и в том объеме, которые выгодны и удобны властям, но не гражданам. Пожалуй, наиболее показательной в этом плане иллюстрацией является история с законодательной регламентацией проведения в России публичных массовых мероприятий: тогда как 31-я статья Конституции РФ ясно указывает на право граждан «собираться мирно и без оружия, проводить собрания, митинги и демонстрации, шествия и пикетирование», Федеральный закон от 19 июня 2004 г. № 54-ФЗ интерпретирует это право таким образом, что оно, в конечном счете, ставится в зависимость от воли администрации. Подобным образом официальное толкование, сформулированное недавно Конституционным Судом РФ[6], фактически допускает неисполнение отдельных решений Европейского суда по правам человека: оно лежит в русле сегодняшних политических веяний, но, если завтра политический ветер сменит направление, Конституционному Суду ничего не будет стоить развернуть свою позицию на 180 градусов. Что касается конституционных и иных законодательных норм, интерпретация которых в серьезно отличном от изначального текстуального закрепления варианте затруднительна, то они при наличии соответствующей необходимости попросту отменяются и заменяются на более удобные. Так, например, был решен вопрос о продлении срока полномочий президента страны до 6 лет (пункт 1 статьи 81 Конституции).

Как видим, те, кто владеет экономической мощью и распределяет ресурсы в пределах национальных границ и/или по всей планете, не только пишут под себя обязательные для всех нас законы и перекраивают правовую картину мира согласно своим соображениям и нуждам, но могут и менять собственноручно установленные и казавшиеся кому-то постоянными правила игры.

Более или менее внимательный анализ того, что практически каждый день происходит вокруг, давно бы должен освободить нас от наивных и глупых иллюзий о возможности использовать право как-то иначе, нежели для экспроприации имущества (в том числе результатов труда) и политического контроля. Освободить нас от иллюзии возможности реформы, возможности обойтись без кардинальной смены порядка общественных отношений — того, что в марксистской литературе принято именовать запрещенным и преступным словом «революция». Право, этот влиятельный миф современности, есть в конечном итоге язык силы, право сильного, кулачное право — в этом смысле современный крайне сложный по своей структуре правопорядок обнаруживает удивительную в своей тесноте связь с порядком варварских правд раннего средневековья («Русская Правда», «Салическая Правда» и др.). Это, конечно, ни в коем случае не означает невозможности и бесполезности для угнетенных использовать право в своих тактических целях, в условиях того или иного момента, не предопределяет тщетность массовых выступлений против установления очередной господской нормы, очередного закона о монетизации социального. В той мере, в какой возможно, стоит использовать и заложенную в праве слабость правящих классов, и противоречия внутри самой системы права, и, конечно, коллизии национального и международного уровней. Что же должно быть понято, так это относительность, крайний релятивизм всего правового и необходимость для угнетенных добиваться возможности самим устанавливать правила игры.

Решение в пользу угнетенных — это разрыв, деконструкция как существующей картины мира, так и всего буржуазного порядка, это отказ от апелляции к чуждым ценностям и установлениям иначе как для последующей, находящейся в перспективе смены всех этих ценностей и установлений.

В рамках существующего правопорядка, даже если помыслить его в некоей идеальной форме, прочесть законы буквально, а не так, как они на самом деле применяются, не может быть подлинной демократии для трудящегося большинства. Даже лучшие буржуазные «демократии» существуют благодаря, а не вопреки изрезанной аномальными зонами, чрезвычайными режимами и конституционными ограничениями правовой картине мира. Задача нового, подлинно демократического проекта — в демонтаже этой картины, в создании мира действительного равенства возможностей. Это колоссальная задача, которая требует от всех нас приложения максимальных сил, и это задача, которую интересно выполнять.

Примечания

• 1. Советский юрист Е. Б. Пашуканис предлагал понимать право как специфическое, меновое отношение между свободными товаровладельцами, признающими друг друга в качестве равных (См.: Пашуканис Е. Б. Избранные произведения по общей теории права и государства. М., 1980. С. 71, 113). Теория ученого сегодня достаточно популярна в кругах западноевропейских исследователей, придерживающихся марксистских убеждений (См., например: Head M. Evgeny Pashukanis: A Critical Reappraisal. Abingdon, 2008; Marks S. Empire’s Law. — Indiana Journal of Global Legal Studies. — 2003. — Vol. 10, No. 1. — P. 449-465; Miéville Ch. Between Equal Rights: A Marxist Theory of International Law. London, 2005).
• 2. «…мы настаиваем на единственной диктатуре — диктатуре Закона» (Послание Президента РФ В. В. Путина Федеральному Собранию РФ, 8 июля 2000 г.).
• 3. См. подробнее: Simpson G. Great Powers and Outlaw States: Unequal Sovereigns in the International Legal Order. Cambridge, 2004. Об истории вопроса: Chomsky N. Rogue States: the Rule of Force in World Affairs. Cambridge, 2000.
• 4. См. подробнее: Никитин А. В., Рувинский Р. З. Колониализм, европейская правовая картина мира и истоки современного правопорядка // Право и государство: теория и практика. — 2010. — № 6 (66). — С. 143-145.
• 5. Agamben G. State of Exception. Chicago, 2005. P. 2.
• 6. Постановление Конституционного Суда РФ по делу о разрешении вопроса о возможности исполнения в соответствии с Конституцией Российской Федерации постановления Европейского Суда по правам человека от 4 июля 2013 года по делу «Анчугов и Гладков против России» в связи с запросом Министерства юстиции Российской Федераци // URL: http://doc.ksrf.ru/decision/KSRFDecision230222.pdf