право и политика

Революционная роль права и государства. Общее учение о праве

«За исключением признака классового интереса, и буржуазные теоретики неоднократно близко подходили к каждому отдельному из наших признаков права. Но они “понюхали, понюхали и пошли прочь”. И вся юриспруденция, это “знание божественных и человеческих дел, наука права и справедливости”, не исключая ни ее социологического, ни, тем паче, социалистического направления, по сие время вертится в каких-то убогих формулах и сама то и дело переживает сомнения, есть ли она вообще наука. Ответим прямо: нет, до сих пор она не была и не могла быть наукой; она может сделаться наукой, лишь став на классовую точку зрения, на точку зрения рабочего или хотя бы враждебного ему класса, но классовую. Может ли она это? Нет, она не может. Ибо, внеся революционную (классовую) точку зрения в понятие права, она “оправдала” бы, сделала бы законной и пролетарскую революцию. (…)

В нынешнем понимании права нет места революции, и как германские революционные крестьяне гнали своих докторов прав, а испанцы проклинали своих “togados” (юристов), так и пролетарской революции приходится быть на страже от своих “буржуазных юристов”. И интересно отметить, что такое научное ничтожество, как германский проф. Штаммлер, сумевший создать себе имя своей буржуазной карикатурой на марксизм, видит главный, если не единственный недостаток Маркса в его “недостаточной юридической выучке” (Schulung)».

К критике гегелевской философии права. Введение

«Немецкая философия права и государства — единственная немецкая история, стоящая al pari официальной современной действительности. Немецкий народ должен поэтому присоединить эту свою воображаемую историю к существующим у него порядкам и подвергнуть критике не только эти существующие порядки, но вместе с тем и их абстрактное продолжение. Его будущее не может ограничиться ни непосредственным отрицанием его реальных государственно-правовых порядков, ни непосредственным осуществлением тех его государственно-правовых порядков, которые существуют в идее, ибо в этих своих идеальных порядках немецкий народ имеет непосредственное отрицание своих реальных порядков, а непосредственное осуществление своих идеальных порядков он почти уже пережил, наблюдая жизнь соседних народов. Поэтому практическая политическая партия в Германии справедливо требует отрицания философии. Ошибка её заключается не в этом требовании, а в том, что она не идет дальше этого требования, которого она серьёзно не выполняет, да и выполнить не может. Она думает, будто осуществляет это отрицание философии тем, что поворачивается к ней спиной и, отвернувши голову, бормочет по её адресу несколько сердитых и банальных фраз. Ограниченность её кругозора проявляется в том, что она не причисляет философию к кругу немецкой действительности или воображает, что философия стоит даже ниже немецкой практики и обслуживающих её теорий. Вы выдвигаете требование исходить из действительных зародышей жизни, но вы забываете, что действительный зародыш жизни немецкого народа до сих пор произрастал только под его черепом. Одним словом: вы не можете упразднить философию, не осуществив её в действительности».

О марксистской критике права

«Либеральные правовые формы имеют своим основанием по видимости свободных и равных юридических субъектов, единообразно применяемые нормы, беспристрастное судопроизводство, разделение прескриптивной и правоприменительной деятельности, функционирующих на представительной основе законодательных учреждений и профессиональной государственной службы. За этими беспристрастными на вид правовыми формами скрываются, однако, крайне авторитарные и техницистские формы судопроизводства, правоприменения и законодательной деятельности. (…)

Критический марксизм в равной мере обращается и к содержанию объективного права, поскольку структурно оно ориентировано на защиту прав собственности владельцев капитала, будь то частного или государственного, и против субъективных прав рабочих. Проблема правовых форм регулирования общественных отношений как таковая состоит в том, что они отсылают только к правам, а не к потребностям людей. Общество, имеющее своим фундаментом реализацию индивидуальных и социальных потребностей, не будет регулироваться способами, распознаваемыми с точки зрения буржуазных правовых форм. (…)

Правовую ангажированность следует рассматривать как существенный аспект более широкой социальной борьбы, и правовые тактики и стратегии должны быть соотнесены с другими формами организации и действия. Взятые сами по себе, юридические процессы могут вызывать рознь и ослаблять социальную солидарность. Однако нельзя избегать правовых форм, поскольку право служит и средством защиты, и способом обобщения достижений той или иной частной борьбы. Зачастую не существует иного пути для преодоления сектантства, чем через легализацию прав, которые завоевываются определенными социальными группами в специфических обстоятельствах».

Государство

«И каково основание тех обвинений, которые выдвигают по адресу парламентаризма и неразрывно связанного с ним многопартийного режима (основание, естественно, объективное, то есть связанное с тем фактом, что само существование парламентов препятствует и замедляет техническую деятельность правительства).

Вполне понятно, что представительный режим в политическом отношении может “причинить беспокойство” кадровой бюрократии, но вопрос состоит не в этом. Суть его сводится к следующему: не превратился ли представительный и многопартийный режим, предназначенный служить механизмом для отбора лучших функционеров, которые дополняли бы и уравновешивали кадровую бюрократию с тем, чтобы предотвратить окаменение, — не превратился ли этот представительный режим в препятствие, в механизм совершенно противоположного характера, и если да — то по каким причинам?

Впрочем, даже утвердительный ответ на этот вопрос не исчерпывает проблемы, ибо если даже допустить (а это как раз нужно допустить), что парламентаризм утратил свою действенность и, больше того, стал приносить вред, то отсюда вовсе не следует, что нужно реабилитировать и превозносить бюрократический режим. Нужно подумать над тем, не отождествляются ли парламентаризм и представительный режим вообще и нет ли возможности по-иному разрешить как проблему парламентаризма, так и проблему бюрократического режима».

Нравственное значение Октябрьской революции

«Новое общество может подсчитывать свои успехи лишь по мере того, как его законы, не оставаясь в области внешних фактов и книжных фраз, входят в конкретную жизнь людей, становятся их личным достоянием, делом нравственного близкодействия. Чем больше сошлись общие принципы коммунизма с непосредственным чувством товарищества, тем более они реализованы, тем дальше мы от казенной дисциплины старого типа. И где это достигнуто, там общественное здравоохранение — не только польза, но и добро, а без этого условия лучший порядок, установленный законом, останется только абстракцией и может даже утратить свое полезное действие. […]

Октябрьская революция не молилась за врагов своих и не благословляла проклинающих ее, но она сделала реальные шаги к действительной солидарности большинства людей. Это была классовая нравственность, ибо, например, говоря о братстве народов, революция защищала прежде всего права угнетенных наций и национальных меньшинств. Это была нравственность, ибо Октябрьская революция осуществляла свои заповеди на деле и у себя дома, то есть обращала их на самое себя. Революционная Россия пошла на такие большие уступки народам, входившим в состав прежней царской империи, что, по словам Ленина, это могло показаться даже толстовством».

О некоторых современных разногласиях в критических правовых исследованиях

«… было бы натяжкой трактовать позицию КПИ в описанном выше духе: что якобы оно призывает людей просто предпринимать политические действия, не заботясь о наличии или отсутствии обосновывающей их широкомасштабной политической или моральной теории. Как уже было показано, проблема в другом: согласно КПИ, нельзя дать никаких гарантий или даже оснований полагать, что действия, которые будут предприняты людьми, окажутся левыми, а не фашистскими. Соответствующая аргументация выдвигается в рамках рассматриваемых ниже четырех позиций, выработанных внутри КПИ. Эти позиции прямо соотносятся с идейными тенденциями внутри КПИ. Они позволяют понять и помогают упорядочить многое из того, что было сказано представителями КПИ. Тем не менее ни один автор не привержен какой-либо последовательно разработанной версии того или иного направления, и большинство представителей КПИ говорят вещи, часто в одной статье, которые поддаются наилучшему осмыслению, будучи поняты как элементы разных направлений».

Столыпин и революция

«Столыпин сошел со сцены как раз тогда, когда черносотенная монархия взяла все, что можно было в ее пользу взять от контрреволюционных настроений всей русской буржуазии. Теперь эта буржуазия, отвергнутая, оплеванная, загадившая сама себя отречением от демократии, от борьбы масс, от революции, стоит в растерянности и недоумении, видя симптомы нарастания новой революции. Столыпин дал русскому народу хороший урок: идти к свободе через свержение царской монархии, под руководством пролетариата, или — идти в рабство к Пуришкевичам, Марковым, Толмачевым, под идейным и политическим руководством Милюковых и Гучковых».

Положение Англии. Английская конституция

«Подведем итог нашей критике правового состояния Англии. Совершенно безразлично, что можно сказать против него с точки зрения «правового государства». То обстоятельство, что Англия не является официальной демократией, не может создать у нас предубеждения против ее учреждений. Для нас важно только одно обстоятельство, обнаружившееся перед нами повсюду: что теория и практика находятся в вопиющем противоречии друг с другом. Все власти, установленные конституцией, — корона, палата лордов и палата общин — растаяли на наших глазах; мы видели, что государственная церковь и все так называемые прирожденные права англичан — пустые названия, что даже суд присяжных в действительности только одна видимость, что самый закон не имеет действительной силы; короче говоря, что государство, которое само поставило себя на точно определенную, законную основу, эту свою основу отвергает и попирает. Англичанин свободен не в силу закона, а вопреки закону, если он вообще свободен.

Мы видели, далее, как много лжи и безнравственности влечет за собой это положение вещей; люди преклоняются перед пустыми названиями и отрицают действительность, не хотят ничего о ней знать, противятся признанию того, что действительно существует, что сами создали; они обманывают самих себя и пользуются условным языком с искусственными категориями, из которых каждая — пасквиль на действительность; они трусливо цепляются за пустые абстракции, лишь бы не признаваться себе в том, что в жизни, на практике дело идет совсем о других вещах. Вся английская конституция и все конституционное общественное мнение есть не что иное, как одна большая ложь, которая непрерывно поддерживается и прикрывается многократной мелкой ложью, когда ее истинная сущность то здесь, то там чересчур уж открыто выступает наружу. И если даже начинают понимать, что все это сооружение — сплошная неправда и фикция, то и тогда еще крепко держатся за него, крепче, чем когда-либо, чтобы только не распадались пустые слова, несколько без всякого смысла поставленных рядом букв, ибо именно эти слова и суть устои мира, и без них мир и человечество должны были бы низринуться во мрак хаоса! Остается только с полным омерзением отвернуться от этого сплетения явной и скрытой лжи, лицемерия и самообмана».

Европейская ассоциация юристов за демократию и права человека — Открытое письмо Европейской комиссии в связи с референдумом в Греции

«Эти меры экономии, равно как и те, которых были утверждены прежним греческим правительством, нарушают демократические и социальные права, гарантируемые европейским и международным правом. Что касается социальных сокращений, предусмотренных так называемым Меморандумом, то они уже противоречили греческому европейскому и международному праву, в том числе: ст. 11 Европейской конвенции по правам человека, ст. 12 и 35 Хартии Европейского союза об основных правах, ст. 21 и 22 Международного пакта о гражданских и политических правах (ICCPR), ст. 8 Международного пакта об экономических, социальных и культурных правах (ICESCR), принципам Международной организации труда, касающимся права на забастовку, поскольку коллективные соглашения были отменены, а коллективные переговоры (речь идет о коллективных соглашениях и переговорах в трудовом праве. — Примеч. kritikaprava) были ограничены. Эти меры, навязанные так называемой Тройкой, также нарушают право на самоопределение греческого народа, гарантированное общей ст. 1 Международного пакта о гражданских и политических правах и Международного пакта об экономических, социальных и культурных правах».

«Позвольте народу Греции решать без угроз со стороны других правительств, Европейской комиссии, Европейского центрального банка и Международного валютного фонда».

«Уважайте демократию в Греции — отдайте приоритет социальным правам, а не финансовым интересам».

Юрий Семенов — Интервью для «Критики права»

«Нынешнее наше государство, конечно, не правовое: на высших российских чиновников никакие правовые нормы реально не распространяются, как и на тех людей, которые могут откупиться. У нас существует два слоя людей: люди, которые обязаны соблюдать нормы, и люди, которые могут наплевать на все нормы, которые могут ни с чем не считаться. И, скажем, те же Сердюков, Васильева — они так нагло, бесстыдно воровали, потому что знали: ничего не будет, они находятся вне пределов действия законов, законы — это для быдла. Карают людей, исполняющих законы, — ради того, чтобы спасти от ответственности эту касту неприкасаемых. Какие решения в таком обществе принимает суд? Если в дело вмешивается высшая власть, она дает указание, какой приговор должен быть вынесен, то есть действует то самое «телефонное право» — оно было при советской власти, а сейчас еще в большей степени распространено. Раньше была «власть власти», а теперь есть еще и «власть денег»: всегда можно купить судью, можно купить крупного чиновника, который даст указание, обязательное для судьи.

И дело-то ведь в чем: в западных обществах тоже есть коррупция, но там она — отклонение от нормы, преступление, хотя нередко преступники и там избегают наказания, а у нас коррупция — обыденное явление, все наши чиновники сплошь коррумпированы, более того — если попадается честный чиновник, его выживают: он опасен, он враг. Коррупция проникает всюду, именно она обеспечивает, с одной стороны, эту полную безнаказанность тех людей, которые принадлежат к этой господствующей касте.

С другой стороны, коррумпированные суды используют для расправы над неугодными людьми».