Критика права
 Наука о праве начинается там, где кончается юриспруденция 

Объективная статистика

Ко дню рождения Владимира Ленина на сайте размещена его заметка «Объективная статистика» (из цикла «Случайные заметки»), в которой на примере дореволюционной России конца XIX — начала XX века показано, что классовый характер правотворчества проявляется не только в содержании правовых актов, но и в доступных самому простому эмпирическому учету количественных показателях.

«В сфере торгово-промышленных интересов “мы” стремимся стоять на высоте задачи, стремимся делать все возможное для облегчения союзов между купцами и промышленниками (стремимся, но не делаем, ибо тяжеловесность машины и безграничная волокита ставят очень тесные пределы “возможному” в полицейском государстве). В сфере же некоммерческих союзов мы принципиально стоим за гомеопатию. Ну, общество хмелеводства или поощрения женского труда — это еще ничего себе. А вот учебно-воспитательные прогулки… Господь их знает, о чем они на прогулках говорить будут и не будет ли затруднен неослабный надзор со стороны инспекции? Нет уже, знаете ли с огнем надо обращаться осторожнее».

Речь Андрея Ивановича Желябова на процессе по делу о 1 марта 1881 г.

136 лет назад, 26-29 марта 1881 года состоялся «процесс первомартовцев» — суд над народовольцами Андреем Желябовым, Софьей Перовской, Николаем Кибальчичем, Гесей Гельфман, Тимофеем Михайлов, Николаем Рысаков, которые организовали и 1 марта 1881 года осуществили убийство Александра II (также причастные к покушению Игнатий Гриневицкий и Николай Саблин не дожили до суда). Все обвиняемые были приговорены к смертной казни и повешены (Г. Гельфман, которой казнь была сначала отсрочена, а затем заменена вечной каторгой, умерла в тюрьме).

На сайте размещена речь Андрея Желябова на суде — он, хотя и был арестован до акта цареубийства, потребовал приобщить его дело к делу товарищей. От услуг судебного защитника Желябов отказался.

Материал взят с сайта «VIVOS VOCO» — одного из первых и лучших просветительских ресурсов Рунета.


«Итак, мы, переиспытав разные способы действовать на пользу народа, в начале 70-х годов избрали одно из средств, именно положение рабочего человека, с целью мирной пропаганды социалистических идей. Движение крайне безобидное по средствам своим, и чем оно окончилось? Оно разбилось исключительно о многочисленные преграды, которые встретило в лице тюрем и ссылок. Движение, совершенно бескровное, отвергающее насилие, не революционное, а мирное, было подавлено. Я принимал участие в этом самом движении, и это участие поставлено мне прокурором в вину. Я желаю выяснить характер движения, за которое несу в настоящее время ответ».

Христос и мы

Едва ли можно найти что-либо более далекое и чуждое друг другу, чем Октябрьская революция и христианство, — в этой мысли едины и вульгарные «марксисты», отрицающие актуальную ценность христианских идей и христианской культуры, и «православные», «католические» и т. п. мещане, все христианство которых сводится к формальной атрибутике, пошлым рождественским картинкам в Facebook, приверженности патриархальным семейным «ценностям», показной благотворительности и торгашеским отношениям со своими «святыми».

Почему такой взгляд ложен и в чем состоит затемняемая в любом классовом обществе глубокая истина христианства — читайте в этом небольшом тексте Андрея Платонова, звучащем как восхитительный евангельский стих.

«Не вялая, бессильная, бескровная любовь погибающих, а любовь-мощь, любовь-пламя, любовь-надежда, вышедшая из пропасти зла и мрака, — вот какая любовь переустроит, изменит, сожжет мир и душу человека.

Пролетариат, сын отчаяния, полон гнева и огня мщения. И этот гнев выше всякой небесной любви, ибо только он родит царство Христа на земле.

Наши пулеметы на фронтах выше евангельских слов. Красный солдат выше святого.

Ибо то, о чем они только думали, мы делаем.

Люди видели в Христе бога, мы знаем его как своего друга.

Не ваш он, храмы и жрецы, а наш. Он давно мертв, но мы делаем его дело — и он жив в нас».

Недреманное око

Раздел «Литклассика» пополнился одной из сказок М. Е. Салтыкова-Щедрина. Изображенный в ней тип прокурорского работника сегодня не менее узнаваем, чем в конце XIX века.

«И пошел он по судебно-административному полю гоголем похаживать. Ходит да посвистывает: берегись! в ложке воды утоплю! (…)

Идет дальше, слышит: «Мздоимцы, Прокурор Куролесыч, одолели! мздоимцы! лихоимцы! кривотолки! Прелюбодеи!»

— Где мздоимцы? какие лихоимцы? никаких я мздоимцев не вижу! Это вы нарочно, такие-сякие, кричите, чтобы авторитеты подрывать... Взять его под арест!

Еще дальше идет; слышит: «Добро казенное и общественное врозь тащат! Чего вы, Прокурор Куролесыч, смотрите! Вон они, хищники-то, вон!»

— Где хищники? Кто казенное добро тащит?

— Вон хищники! вон они! Вон он какой домино на краденые деньги взбодрил! А тот вон — ишь сколько тысяч десятин земли у казны украл!

— Врешь ты, такой-сякой! Это не хищники, а собственники! Они своим имуществом спокойно владеют, и все документы у них налицо. Это вы нарочно, бездельники, кричите, чтобы принцип собственности подрывать! Взять его под арест!

Дальше — больше. «Жена мужу жизнь с утра до вечера точит!» — «Муж жену в гроб, того гляди, заколотит!» — «Ни за чем вы, Прокурор Куролесыч, не смотрите!»

— Я-то не смотрю? А ты видел ли, какое у меня око? Одно оно у меня, но — ах, как далеко я им вижу! Так далеко, что и твою, бездельникову, душу насквозь понимаю! И знаю, чего вам, негодникам, хочется: семейный союз вам хочется подорвать! Взять его под арест!»

«Назад к Канту!», или Вирус неокантианства в российской юридической науке

Старый философский лозунг второй половины позапрошлого века  — «Назад к Канту!» — с полным основанием мог бы украшать знамя современной российской юриспруденции: постсоветские правоведы активно восстанавливают в правах идеи и методологию русской дореволюционной философии права неокантианского толка, растет число адептов стихийного юридического неокантианства, специализирующихся на различении и противопоставлении «должного» и «сущего». По убеждению автора, этот массовый «неокантианский ренессанс», вопреки претензиям его подвижников, свидетельствует не о прогрессе в осмыслении правовой реальности, а о деградации академического правопонимания.

«Можно, следовательно, сколько угодно говорить об относительно прогрессивном характере российской неокантианской философии права и в ее дореволюционной, и в постсоветской формах, однако нет сомнений в том, что в конечном итоге она в гораздо большей степени служит делу сохранения существующего социального порядка (глобального классового общества в целом и российского “паракапитализма” в частности), чем цели его радикального преобразования. Неокантианская политико-правовая идеология набрасывает “покров любви” на буржуазную действительность, формирует иллюзорные представления о тех конкретных социальных идеалах, к которым могут и должны стремиться люди, живущие в условиях капитализма. Она обещает то, чего капитализм объективно не может дать, и затемняет понимание объективных законов функционирования политико-правовой системы. (...) Самые правильные слова и самые возвышенные социальные чаяния — человеческое достоинство, свобода, равенство, социализм — оказываются у российских неокантианцев, даже самых прогрессивных, как сказал бы Ленин, всего лишь “звонкой либеральной фразой”, коль скоро пути осуществления этих идеалов мыслятся ими в строгих рамках законопослушного поведения и непременно в формах “правового государства”. Эта идеология канализирует социальную активность в безопасное русло, ибо она, как когда-то и сам Кант, начинает c констатации “безусловной свободы”, а в итоге, как правило, заканчивает призывом к безусловному повиновению».

Письмо Е. Д. Стасовой и товарищам в московской тюрьме

На сайте размещено знаменитое письмо Ленина Е. Д. Стасовой, в котором он, отвечая на запрос находившихся в то время в тюрьме товарищей по партии, излагает свои «предварительные соображения» о том, какой должна быть тактика членов РСДРП на предварительном следствии и суде. Эти идеи Ленина, высказанные в 1905 году, и сегодня звучат актуально.

«Вопрос об адвокате. Адвокатов надо брать в ежовые рукавицы и ставить в осадное положение, ибо эта интеллигентская сволочь часто паскудничает. Заранее им объявлять: если ты, сукин сын, позволишь себе хоть самомалейшее неприличие или политический оппортунизм (говорить о неразвитости, о неверности социализма, об увлечении, об отрицании социал-демократами насилия, о мирном характере их учения и движения и т. д. или хоть что-либо подобное), то я, подсудимый, тебя оборву тут же публично, назову подлецом, заявлю, что отказываюсь от такой зашиты и т. д. И приводить эти угрозы в исполнение. Брать адвокатов только умных, других не надо. Заранее объявлять им: исключительно критиковать и “ловить” свидетелей и прокурора на вопросе проверки фактов и подстроенности обвинения, исключительно дискредитировать шемякинские стороны суда. Даже умный либеральный адвокат архисклонен сказать или намекнуть на мирный характер социал-демократического движения, на признание его культурной роли даже людьми вроде Ад. Вагнеров etc. Все подобные поползновения надо пресечь в корне. Юристы самые реакционные люди, как говорил, кажется, Бебель. (…) … все же лучше адвокатов бояться и не верить им, особенно если они скажут, что они социал-демократы и члены партии...».

От протеста — к сопротивлению

Проблема сопротивления угнетению, равно как и понятие права на такое сопротивление, традиционно игнорируется официозным правоведением или трактуется им исключительно или преимущественно с точки зрения позитивного права, то есть как подлежащий искоренению феномен правовой девиации, — тем самым юриспруденция вносит свой вклад в упрочение и трансляцию опыта угнетения. В тексте Ульрики Майнхоф подняты вопросы, которые вытесняются в подобного рода юридических «дискурсах» и осмысление которых абсолютно необходимо для становления культуры гражданского сопротивления.

«Давайте поставим точки над “i”. Чего хочет политическая власть? Та власть, что осуждает бросающих камни демонстрантов и поджоги, но не оголтелую шпрингеровскую пропаганду, не бомбардировки Вьетнама, не террор в Иране, не пытки в ЮАР. Та власть, которая может — по закону — экспроприировать Шпрингера, но вместо этого создает “большую коалицию”. Та власть, которая может в СМИ рассказать правду о газетах “Бильд” и “Берлинер цайтунг”, но вместо этого распространяет ложь о студентах. Та власть, что лицемерно осуждает насилие и привержена “двойному стандарту”, что стремится именно к тому, чего мы, вышедшие в эти дни на улицы — с камнями и без камней — вовсе не хотим: навязать нам судьбу бессильных, лишенных самостоятельности масс, навязать нам роль никому не страшной оппозиции, навязать нам демократические игры в песочнице как нашу судьбу. А если дело примет серьезный оборот — чрезвычайное положение».

За что я люблю народовольцев

Ко дню рождения Софьи Перовской на сайте размещена небольшая, но важная статья Николая Алексеевича Троицкого «За что я люблю народовольцев». Изложенная в ней позиция идет вразрез с одним из влиятельных трендов «деидеологизированной» постсоветской истории государства и права, который нередко находит горячее сочувствие и в обывательском сознании юриста, — изображением народовольцев как безответственных и агрессивных нигилистов-утопистов, препятствовавших своими чудовищными акциями нормальному эволюционному развитию российского общества и становлению «правового государства», а борьбы с ним — как исторически оправданной деятельности государственной власти во восстановлению законности и правопорядка.

«Свою статью о народовольцах адвокат Кучерена назвал “Когда люди плачут  — желябовы смеются”. Это — цитата из обвинительной речи Муравьева по делу 1 марта. Самоотверженные борцы против тирании для Кучерены — нелюди, “преступная шайка маргинализированных элементов”, а “мерзавец Муравьев” — герой, “великий русский юрист”. Тем самым Кучерена не только противопоставил себя корифеям отечественной адвокатуры, таким, как В. Д. Спасович и Д. В. Стасов, Ф. Н. Плевако и Н. П. Карабчевский, А. И. Урусов и С. А. Андреевский, В. И. Танеев и П. А. Александров, которые защищали идеалы и самые личности народников. Он, как и его единомышленники — историки, беллетристы, режиссеры, — противопоставляет фактам и документам лишь дилетантский “клеветон” с конъюнктурным “фимиазмом”. А я верую: тот, кто знает историю “Народной воли”, кто прочтет хотя бы судебные речи и предсмертные письма ее героев, не сможет бросить в них камнем — рука не поднимется. Да и совесть не позволит».

Государство — это мы

Ко дню рождения Андрея Платонова (1 сентября) на сайте выложена одна из ранних статей писателя — «Государство — это мы». Как бывает с текстами настоящих художников, в этом кратком эссе не только дан политический идеал автора, но бьется пульс трудной и радостной эпохи, слышна непридуманная музыка революции, без которой не было бы писателя Андрея Платонова.

«Мы идем и идем к социализму, мы наступаем и отступаем, берем и отдаем, но идем.

Вся наша сила в нашей способности организовать бесформенное, в нашей железной воле к победе, в нашем сознании, что не победить мы не можем. Не победить — это смерть!

Мы рыцари жизни, мы дети грязной безумной земли. Но мы хотим и мы сможем довести ее от низа до неба.

Мужество — самая основная черта характера пролетариата. Мужество же есть воля, а воля рождает знание и любовь к миру. Воля покоряет природу и выводит ее из оцепенения к высшей активности, к напряженному биению всех окаменевших сил».

Эскиз диалектического правопонимания

Теоретическая позиция Алексея Ющика не близка редакции «Критики права»: несмотря на использование автором ряда марксистских идей, его понимание сущности, закономерностей и форм бытия права, на наш взгляд, по большому счету марксистским не является, а предложенное А. Ющиком «универсальное определение понятия права» не схватывает главного в сущности и социальной природе права — того, что право есть особая форма общественной воли (возведенная в закон воля господствующего класса), присущая лишь классовому обществу и в конечном итоге обусловленная отношениями частной собственности на средства производства. Однако мы не считаем возможным на этом основании отказать в публикации текста и размещаем его, как и другие ранее опубликованные на «Критике права» статьи Алексея Ющика, в порядке полемики.

«Итак, право есть нормативный способ социального управления, которым властный субъект, заинтересованный в сохранении единства социума, санкционирует (устанавливает и поддерживает) правила общения, составляющие необходимый, с его точки зрения, социальный порядок, путем отрицания произвола и утверждения в общении субъектов объективной воли, выражающей закон их поведения и подчиняющей ему, как позитивному закону, их индивидуальную волю.

(...)

Человечество в своем историческом развитии проходит путь от догосударственной организации управления, через государственную его организацию к будущему постгосударственному управлению. Соответственно данным ступеням общественного развития определяются видовые особенности права, виды права. Первой ступени соответствует первобытное право. Второй ступени развития отвечает юридическое право, которое, в свою очередь, подразделяется на рабовладельческое, феодальное и буржуазное право. Наконец, для права на третьей ступени развития общества подходит его определение как гуманистического права — термин, уже введенный в научный оборот, однако не вполне корректно используемый в теории права».